— Ах ты, маленькая негодница!

— Подождите, — я с трудом выворачиваюсь и отскакиваю, — сперва скажите, ваша жена уже спит?

— Не думай об этой свинье, она нажралась и уже с час как храпит наверху. — Он хватает меня за плечо и притискивает всей массой к стене, а я стараюсь не задохнуться, вжатая в старое обрюзгшее тело.

Людо не достало какого-то мига. Толстяк в последний момент оборачивается на шорох за спиной, одновременно выкидывая кулак — в итоге жила задета лишь по касательной, а выбитый нож приземляется с эффектным кульбитом аккурат в стиральный чан. Взревев раненым зверем, одной рукой мужчина зажимает рану на шее, из которой хлещет кровь, второй хватает брата за горло.

— Не тронь его! — Меня, повисшую на локте, просто отшвыривает.

Я с грохотом сшибаю табуретку и врезаюсь в стену. Когда прихожу в себя, Людо уже на полу, а толстяк на нем, душит обеими руками, брызгая на брата кровью. Я скольжу обезумевшим взглядом вокруг. Мешалка, крепкая массивная дубина с тремя «рожками» на конце, прислонена к чану. Первый удар трактирщик даже не замечает.

— Отпусти его!

Второй заставляет его мотнуть головой.

— Убери лапы!

Третий — покачнуться, толстые пальцы обмякают, и мужчина поворачивается ко мне с осоловелым взглядом.

Я раз за разом опускаю тяжелую мешалку ему на голову:

— Оставь! Его! В покое!

Трактирщик давно распластался неподвижной грудой, тело при каждом ударе вздрагивает, а я с остервенением бью и бью его, чтобы перестал дергаться. Потом кто-то вырывает деревяшку из рук. Людо, белый как полотно, надсадно кашляющий, стискивает ледяными пальцами моё лицо:

— Слышишь? Лора, ты меня слышишь?!

— Д-д-да…

— Тогда обыщи его, срежь кошель и затри кровь, а я сбегаю наверх, заберу, что есть.

Хлопает дверь, и я остаюсь наедине с телом господина Букэ. Из-под задравшейся рубахи вываливается его огромный живот, а голова похожа на расколотый арбуз. Вокруг растеклась лужа, и помаргивающая свеча отражается одинокой луной в этом вязком багровом болоте. Мои зубы звонко клацают в тишине, во рту ни с того ни с сего появляется мерзкий привкус — каре ягненка…

А потом прямо на глазах лужа начинает выцветать, становясь светло-серой, почти прозрачной. Где-то в глубине меня нарастает смех. Я-то думала, что убила человека! Когда брат возвращается, я все ещё хохочу, громко, безудержно, тыча в трактирщика пальцем:

— Людо, смотри, господин Букэ не человек, гляди, что у него внутри!

Людо хмурится, смотрит то на меня, то на лужу:

— Я же велел затереть кровь.

— Это не кровь, Людо, видишь, она не красная!

Я погружаю ладони в теплую лужу и протягиваю ему руки, с которых стекают жидкие полубесцветные перчатки.

Брат хватает меня за плечи и несколько раз встряхивает до звона в ушах.

— Скорее, Лора, тот второй тоже про тебя знает. Нам нужен хотя бы денек форы, его не должны сразу обнаружить. — Он пинает тело и оборачивается на чан, переводит взгляд на дубовую крышку. — Давай, бери его за ноги. — И, поморщившись: — Только сперва руки оботри…

Часом позже я стучу в ставень двухэтажного дома на каменном цоколе. Дверь распахивается, и на меня смотрят глаза цвета супа.

— Здравствуйте, — улыбаюсь я. — Помните меня? Вы у нас сегодня обедали, господин Букэ прислал меня в качестве подарка. Вы один дома?

Ярмарочные звуки снова обрушиваются на меня пульсирующим гомоном.

— Лора, вы меня слышите?

— Да, милорд. Мой самый страшный поступок? Дайте подумать… неделю назад я поленилась и вознесла молитву Праматери четыре раза вместо пяти. До сих пор стыдно…

А Людо, кстати, неправ. Я вижу красный и не различаю только цвет крови — для меня она серая. И ещё: ни в тот день, ни после я ни разу не пожалела. Случись все снова, поступила бы так же.

— А как насчет вашего самого ужасного секрета, милорд?

— Осторожнее! — Тесий дернул меня на себя, и очень вовремя, потому что в следующий миг яркая струя огня ударила в то самое место, где сейчас оказалась бы я.

Выплюнувший её жонглер виновато вытер рот.

— Извиняйте, леди.

Его фигура колебалась в текущем от жара воздухе, запахло чем-то едким, вокруг заохали, женщина с младенцем запоздало вскрикнула. Я вдруг обнаружила, что прижата к груди Тесия, а сердце судорожно бьется, не знаю, от чего больше — от того, что только что чуть не вспыхнула факелом, или потому что меня у всех на глазах крепко обнимает молодой мужчина.