— Хидрос? — небрежно спросила я, на деле слушавшая очень внимательно.

Бодуэн кивнул.

— Да. А вот оттуда по легенде и бил источник. — Он указал на что-то вроде купели из грубо тесаных глыб.

Я подошла ближе и заглянула в сухой зев. Внутри копошились жучки.

— Здесь нет никакой воды.

— Её с тех пор и не было. — Регент встал напротив и оперся руками о края чаши. — Это место огородили уже гораздо позже.

— И какова мораль этой легенды, ваше высочество?

Он пристально посмотрел на меня поверх купели.

— Суть легенд не в морали, миледи. Напротив, редкая из них обходится без рек крови, и чем они полноводнее, тем дольше легенду помнят. А что в этом морального?

— И много памятных легенд создали вы? — не удержалась я и тут же прикусила язык.

Бодуэн холодно улыбнулся.

— До славного предка мне далеко.

Я отвела глаза и подцепила листиком жука. Он повисел на краю и упал обратно, барахтаясь на спинке.

— Вы так и не сказали, в чем цель легенд.

— Развлекать, а ещё подпитывать гордость тех, чьи предки там фигурируют, — усмехнулся регент, побарабанив пальцами по камню.

Браслет из заплетенной в косичку лески блеснул в лучах догорающего солнца. Прекрасно помню это украшение. Надо же, Бодуэн до сих пор его носит… Почему-то незначительные детали запоминаются. Ты можешь с годами забыть лицо самого близкого человека, но будешь в мельчайших подробностях помнить вышивку на его платье.

— У меня получилось? — спросил Бодуэн, откинув голову и с прищуром глядя на меня.

— Что получилось, ваше высочество?

— Развлечь вас.

— Более чем. А сейчас, с вашего позволения, я хотела бы вернуться. Уже поздно, и брат будет за меня волноваться.

— С чего бы? Ему ведь скажут, что вы со мной.

Вот именно.

Я снова посмотрела на руки с длинными сильными пальцами и вдруг вспомнила, как они стискивали зад Мод. А ведь достаточно сказать несколько слов, и он сломает мне шею прямо здесь, в этом редко посещаемом уголке сада. Впрочем, зачем ему мараться — позовет своих маленьких друзей.

— Я пошутил, идемте. Иначе Тесий заподозрит меня в намерении увести его даму, — легкомысленно заявил Бодуэн, прежде чем я нашлась с ответом.

Мы двинулись в обратный путь, но не успели пройти и двадцати шагов, как он резко вытянул руку, останавливая меня.

— Что вы…

— Тсс, смотрите!

Я проследила направление и заметила на земле какой-то рыжий мех. Приглядевшись, различила лежащего на спине зверька на вроде лисицы, только уши-раковины крупнее, с черной бахромой по краям, мордочка острее, а конечности с короткими пальчиками.

— Кто это? Лиса?

— Нет, вульпис. Крайне редкий экземпляр, даже мне за всю жизнь повстречался лишь однажды. — Бодуэн усмехнулся чему-то себе под нос.

Закрытые глаза, неподвижная поза со страдальчески вытянутыми окоченевшими лапками, вывалившийся набок язык и бурые пятна на меху говорили сами за себя.

— Он мертв?

— Не больше, чем мы с вами, но хочет, чтобы все так думали. Он охотится, не спугните. — Бодуэн встал у меня за спиной, положил руки на плечи и, наклонившись к уху, зашептал. — Сперва он выбирает место, где бы поживиться, затем обмазывается красной глиной, которую издали можно принять за кровь, и замирает, почти не дышит, чтобы все решили, что он умер. — Прядь у виска шевельнулась от последнего слова.

Тяжелые ладони буквально пригвоздили меня к земле, обездвижив. Я не заметила, как сама задержала дыхание, наблюдая за вульписом и слушая шелестящий голос, от которого приподнялись волоски на шее. Спина горела жгучими мурашками, невыносимо хотелось передернуть лопатками.

— Но он вовсе не умер, — продолжил рассказчик, — а лишь затаился до подходящего момента, и может лежать так о-о-очень долго, выжидая часами, даже сутками, если потребуется, но такого обычно не требуется, добыча не заставляет себя ждать.

Как по волшебству, качнулась ветка, и с ближайшего деревца на землю спланировал падальщик, приземлившись в паре шагов от лже-мертвеца.

— И вот появляется первый смельчак, — усмехнулся Бодуэн, обдав шею горячим дыханием.

Мысли то метались мошкарой, то текли клейкой патокой. Он не должен стоять так близко, не должен слышать, как колотится мое сердце, и учащается дыхание! Мышцы шеи и плеч окаменели от напряжения, но я не могла заставить себя пошевелиться, чтобы сбросить обжигающие ладони, от которых растекался тревожащий жар, переходящий в озноб.