Сидя рядом с братом, он пожимает плечами.

— Так что же случилось? Что изменилось?

Он кивает, будто осознавая причину.

— Хорошо, значит, ты беременна. — Он закатывает глаза и усмехается. — И что, чёрт возьми?

Наклонившись, Джио успокаивается и кладёт пальцы на губы, прежде чем отвести их и заявить:

— Мне нужно, чтобы ты поняла, что этот ребёнок, этот щенок, теперь мой. Я заявляю, что он мой, и я иду за тобой и за ним, — он жестоко ухмыляется. — В конце концов, мне нужно заботиться о своей семье. Мальчику понадобится его дядя. — Он быстро бросает взгляд на моего брата, прежде чем снова повернуться в камеру с закрытыми глазами. — По крайней мере, один из них.

Он встаёт, тянется за спину и достаёт большой охотничий нож, осторожно проводя пальцами по острому лезвию.

— Ты что, думаешь, я отпущу тебя, как будто ничего не случилось? — Он бросается вперед, останавливаясь перед тем, как попасть в камеру, его глаза сверкают, и он рычит сквозь стиснутые зубы: — Ты забрала единственного человека, который меня понимал. Единственного грёбаного человека, у которого получилось. Понять меня.

Джио отходит и успокаивающе проводит рукой по коротким волосам.

— И посмотри, с кем ты меня оставила. — Он бросает на меня взгляд, говорящий «Какого хрена?» — Мой младший брат, Люк? Чёртов гомик? Готов поспорить, если ты спустишь его штаны, то найдешь гребаную киску, где должен быть его член. Мистер Нет ненужному насилию. Мистер Заниматься любовью, как денди. — Он с отвращением качает головой. — Ты долбаная сука. Я выпотрошу тебя за это.

Он делает паузу, а затем смотрит в камеру так, как будто только что к нему пришла идея лучше.

Джио берет свой нож и продолжает:

— Тебя нужно наказать, Алехандра, и, поскольку тебя здесь нет, кто-то должен тебя заменить.

Когда он подходит к моему брату, я уже рыдаю.

— Нет, — хрипло шепчу я, моё тело содрогается от слёз. — Пожалуйста, не надо.

Но я знаю, что мои просьбы бессмысленны. Это видео показывает мне то, что уже произошло. И в глубине души я знаю, что мой брат уже мёртв.

Джио хватает Мигеля за волосы и с силой тянет вниз, пока они не соприкасаются нос к носу. Мой брат вздрагивает от его рычания:

— О чем ты думал, разговаривая с Фалько? — Он сильнее запрокидывает голову. — Ты не имеешь права разговаривать с таким мужиком, гребаный педик. — Оскорблённый донельзя, он отпускает его на минуту, только чтобы ударить по лицу. — Расскажи мне, что ты отправил ему, и я отпущу тебя.

Джио снимает импровизированный кляп, губы брата кривятся, его ответ слабый и хриплый:

— Пошёл ты, больной ублюдок.

Джио жестоко смеется, прежде чем ударить его по голове. Пока Мигель стонет, Джио сворачивает шею и злорадствует:

— Если я правильно помню, твоя сестра сказала то же самое, когда я привязал её к кровати Дино и взял её тугую маленькую задницу.

Он хватает свою промежность и слегка встряхивает.

— О да, она хорошо кричала, но держу пари, ей понравилось это дерьмо.

Параллельно я слышу быстрые шаги, а затем что-то позади меня разбивается. Юлий издаёт звериный рёв, который потрясает меня, но недостаточно, чтобы отвести взгляд.

Слёзы не прекращаются, когда я смотрю, как Джио избивает моего брата. Когда он вонзает нож ему в грудь, я издаю рыдающий вопль и падаю назад в шоке от того, чему я только что стала свидетелем.

— Нет, нет, нет, — плачу я. Всё моё тело слабеет и дрожит.

Я закрываю глаза, чтобы справится с горем, но только на мгновение.

От звуков стона моего брата, я смотрю на экран и почти жалею об этом.

Джио, прижав стул моего брата к земле, изо всех сил несколько раз наносит ему удары ножом в живот и грудь, и я могу только наблюдать, как мой брат заторможено моргает, хрипя на последнем дыхании.

Я больше не плачу. Не могу.

Эмоции оставили меня. Остаётся лишь туманная отстраненность.

Я оцепенела.

Мне холодно.

Кровь шумит у меня в ушах, и я едва моргаю, когда Джио разрезает моего брата от груди до живота, смеясь, и начинает вынимать его внутренности, выпотрошив его. Мой брат дрожит и трясётся, когда из уголка его рта капает кровь.

Прежде чем он обретает покой, Мигель поворачивается лицом к камере, его глаза закрываются в усталой темноте, которая скоро станет вечной, и выдыхает, хрипя:

— Ана… Бейся… Кричи… Борись.

Я не нахожу утешения в том, что мой брат умер гордым человеком. Не тогда, когда пустой сосуд, в котором он был, так открыто смотрит на меня, безмолвно проклиная меня в глубине ада.