Перед отъездом Ивана Петровича я вполне его успокоила относительно своей деятельности как учительницы сельской школы. Не раз и раньше я говорила, что задача моя не пропагандировать, не бороться с правительством, а только внести в темную среду крестьянства необходимые для них знания, а главное – разбудить в их душе стремление к идеалу, правде и истине.

На прощание Иван Петрович подарил мне книгу Спенсера со следующей надписью:

Дорогой невесте.

Социология, Сара, самая сложная, самая трудная наука, которую предстоит разработать, и почти еще сполна, человеческому уму, а не дело только чувства, разговоров, все быстро решающих сочинений односторонних, хотя и хороших людей. Это убеждение, надеюсь, глубоко и крепко вкоренит в твоей душе мой любимый автор.

Горячо желающий тебе правды

твой И. Павлов

1880 г. 25 июля

Эту книгу я основательно проштудировала во время пребывания в деревне.

К большому своему сожалению я не предвидела, как тяжело будет Ивану Петровичу пережить эту разлуку. Для меня условия жизни и работы были совершенно новы и захватывающи, а потому и время проходило незаметно.

Школа была новая, только что отстроенная, большой светлый класс и маленькая комнатка с русской печью для меня. Полагалась при школе одна сторожиха для уборки класса, топки печей и необходимых услуг учащимся и мне.

Серафима Карчсвская. На обороте фотографии дарственная надпись Ивану Петровичу Павлову: «5-го июля 1880-го года. Российской Простокваше от Сарры»

Рядом со школой помещалось волостное управление, где сторожем был старый глухой дед. При школе был большой двор, а по сторонам расположены были огороды, так что мое помещение находилось на окраине деревни.

Я не имела никакой библиотеки, кроме весьма ограниченного числа школьных пособий. Учеников и учениц набиралось 70 человек от 8 до 15 лет. Приходили они в школу в 7 часов утра, хотя я начинала занятия с 9. Оставались они до 3, когда приходила группа старших учеников и учениц, остававшихся до 6. Вечером же собирались взрослые: мужчины желали научиться писать письма домой во время отбывания воинской повинности, а женщины желали сами писать своим мужьям.

Я имела днем только короткий перерыв, во время которого наскоро обедала. Затем мне надо было поправлять тетради и составлять планы уроков на следующий день. Да еще надо было написать письмо Ивану Петровичу, которое трудно было отправлять ежедневно на станцию. Задержка же писем доставляла Ивану Петровичу большие неприятности и огорчения.

Однажды, когда я писала письмо Ивану Петровичу, в комнату вошли несколько женщин переговорить о своих учащихся детях. Человек уже ждал письмо, чтобы отвезти его на станцию. Я поторопилась и вместо письма отправила чистый листок бумаги. Позже я заметила ошибку, но раньше следующего дня отправить письмо не могла. И вот получаю телеграмму: «Шутка или конец?». Дмитрий Петрович говорил впоследствии, что собирался мне телеграфировать: «Приезжайте немедленно, Ванька помешался».

Работы у меня было много. И работалось так, как можно работать только в первый год по окончании курсов, еще имея в виду, что это первый и последний год такой работы.

Удивляло меня отношение крестьян к общественным делам.

Наступили холода. Сторожиха усердно топила печь, единственную для классной и моей комнаты, но тепла не было. Сторожиха мерзла на печи, дети в классе, а я спала, не раздеваясь, в шубе, прикрывшись сверху еще и одеялом.

Сторожиха уговаривала меня, успокаивая, что «это новая печь, и все обойдется». Когда же, потеряв терпение, я приказала позвать печника, то она ответила мне:

– Зачем печника? То староста и попечитель пропили вьюшки, оттого и холодно.

Стала я после этого стыдить попечителя и пригрозила пожаловаться в управу, он засмеялся и заявил:

– Жаловаться не следует. Это дело домашнее. Ну, пропили, а теперь купим.

И на другой день прислал вьюшки.

Как-то узнала я, что все взрослые ученики разворовывали железнодорожные шпалы. В самой горячей речи я стала их убеждать, что они совершили воровство, что опозорили не только себя, но и своих родных. Мои горячие речи произвели впечатление. Юноши стояли, опустив головы. Вдруг я почувствовала, что кто-то тянет сзади меня за платье. Это был попечитель. Нагнувшись ко мне, он промолвил:

– Да что вы их так стыдите, они никого не обокрали. Эти шпалы казенные.

Пришлось ему доказывать, что казенное имущество также воровать нельзя.

– Чтобы Вы сказали, если бы я продала все книги, тетрадки и другие вещи из школы?

Он почесал голову.

– Это дело совсем другое!

Долго мне пришлось беседовать на эту тему, пока ученики поняли и мне поверили. На ночь в школе оставались я да сторожиха. Сторожиха Саломида была молодая красивая девушка, дочь нашего попечителя. Она меня очень полюбила и мне доверяла.