Вот однажды лежит она на печи, а я у стола поправляю тетради. Вдруг открылась ставня (они открывались снаружи). Три молодых лица показались в окне и я услышала:

– Отворите, пожалуйста, нам очень надо.

Сторожиха со смехом сказала:

– Это же они пришли, – и поспешила открыть дверь.

Вошли три моих старших ученика вместе со сторожихой, бухнулись передо мной на колени и завопили.

– Саломида уже два [года] гуляла с Гордеем, а теперь отец выдает ее замуж за сына богача Петра. Поговорите с попечителем, может, он Вас послушает.

При этом молодая пара залилась слезами.

Как я ни уверяла их, что мое вмешательство не может помочь им, они не отставали. В конце концов, чтобы их успокоить, я должна была пообещать поговорить с попечителем. Понятно, что он меня и слушать не стал, засмеялся, махнул рукой и прибавил:

– Да вы же нашей жизни совсем не знаете.

Действительность вполне его оправдала. Через две недели после свадьбы Саломида пришла ко мне веселая и счастливая. Муж оказался очень добрым и веселым, свекор со свекровью ее баловали, а главное, восторгалась она их богатством. Вот вам и двухлетняя любовь.

Поступила ко мне сторожихой вдова довольно преклонных лет. Тут вышел у меня конфликт со старшими учениками. Я сказала, что они молодые, сильные и должны приносить воду в школу, так как эта работа тяжелая для бедной старухи, они же гордо возражали.

– За эту работу она и деньги получает.

Только когда я сама потащила ведро с водой, они бросились, вырвали у меня ведро и после этого стали исправно носить воду в школу.

Однажды зимой отпросилась у меня сторожиха переночевать у своей больной матери. Я осталась на ночь одна в школе. Вдруг вечером открылась ставня и чей-то грубый голос закричал:

– Отворяйте скорее дверь, не ждать же мне на улице!

Я открыла дверь. Вошел человек высокого роста с большой палкой, с мешком за плечами, очень плохо одетый. Меня поразили его живые глаза и свирепый вид.

– Почему вы не пошли в правление? Оно напротив.

– Да я стучал. Никто не ответил, а у вас в окне увидал свет.

Я предложила ему напиться теплого чаю с хлебом и сахаром. Больше у меня ничего не было. Переночевать предложила в классе, где было очень тепло.

Закрыв дверь на крючок, продолжала я свою работу. Опять раздался стук и грубый голос спросил:

– Что же вы всю ночь так и будете сидеть? Лучше дайте мне огня, я хоть вшей поищу.

Дала я ему другую свечу и попросила меня не беспокоить, так как у меня спешная работа для завтрашнего урока.

Ушел мой посетитель утром. Я, откровенно говоря, заснуть не могла и только под утро, не раздеваясь, немного забылась. Когда пришли ученики, прохожий сказал им:

– Ну и храбрая же ваша учительница! Я таких люблю. Кланяйтесь ей, поблагодарите за угощение.

Хоть и незаметно проходило время на моей захватывающей работе, все же временами было трудно одной. Поддерживала меня переписка с Иваном Петровичем. Этот год разлуки лучше всего выясняется нашей перепиской. Вот отрывки из некоторых его писем.

Пятница. 8 часов утра, сентябрь 1880 г.

Встревожен, милая Сарра, немало. Слушай… Не могу ведь я не видеть, что моя мысль не поддерживается сердцем в области нынешних отношений, вырождается в горький скептицизм, который измучит меня и досадит прежде всего самым близким моим, тебе в особенности. Ты знаешь это хорошо, мое сокровище Саррочка.

Сергей Васильевич Карчсвский брат Серафимы Васильевны

Какая ты хорошая в твоих последних письмах! Волю-то твою укрепляй, как хочешь, а бессовестной себя не называй, потому что это будет несправедливо. Сарка, мне становится тяжело и даже как будто совестно, что ты поедешь к незнакомым людям и, может быть, не раз помучаешься душой. Одно утешение, что дело это хорошее и его результаты, его впечатление будут светить нам, может быть, всю жизнь.

Помнишь, я как-то писал о «Дневнике» Достоевского. Он, как и все наши славянофилы, толкует о народе, о правде народной. И вот это тогда пришло мне в голову. Что мне все Градовские53 и подобные с их интеллигентным классом. Народа они сами не видали, с ним не жили душой, видев только его внешность. Что мудреного, что он представляется им ничего не стоящей массой, грубой и т. д. Они говорят, как слепые о цветах, носясь со своими кабинетными теориями. Не то Достоевский. Человек с душой, которой дано вмещать души других, человек, который искал, барин и теоретик, а действительно на равной ноге в тюрьме, как преступник, стоял с народом. Его слово, его ощущения – факт. Он говорит о правде народа – и ты будешь искать ее, моя милая!