— Ничего себе ошибка… — пробормотал Вербицкий. — Да тут пока всё именно так сделаешь, чтоб безболезненно вывести из строя орудия, голову сломаешь. Смотрите, маленькая, незаметная лишняя деталь, которая запирает систему на выходе с основного пульта. Пока она работала, у системы была многоканальная связь с остальными системами, потому что именно она гарантировала её восприимчивость к сигналам извне. Теперь орудийная система оглохла, а остальные спокойно работают на запасных каналах, не замечая отсутствия выпавшего звена. Гениально.

— Зачем? — спросила я.

— Затем, что эту вышедшую из строя деталь в наших условиях заменить нельзя, — ответил Булатов, который, кажется, наконец, разобрался в хитросплетениях коммуникативных каналов, хотя никто другой не смог бы этого сделать вот так, глядя на запутанную и мелкую трёхмерную схему. — Вот, видите, этот узел находится в пределах основного блока. Чтоб заменить его, нужно демонтировать киберпилота, а это в наших условиях невозможно.

— То есть развинтить весь супермозг по винтикам? — нахмурилась я.

— Образно говоря, — кивнул он.

— А если выключить этот супермозг и подключить резервный?

Булатов замотал головой.

— Видите вот этот внутренний канал? По нему сигнал ушёл в блок памяти, причём вот сюда… — он пару раз щелкнул по сенсору, разворачивая схему дальше и указал на спутанный клубок разноцветных линий. — Это стабильная память, куда мы тоже не сможем внести изменения. При выключении этого супермозга она автоматически перейдёт на дублирующий, чтоб обеспечить преемственность и стабильность системы. Эффект будет тот же.

— Здорово, — проговорила я, откинувшись на спинку кресла. — Ещё одна мина. Когда ж они кончатся?

— Выходит, с самого начала эта штука была встроена в систему, чтоб в нужный момент выдернуть у нас зубы, не повредив кораблю, — проговорил Вербицкий. — Мы могли лишиться орудий в любой момент и… Защита! — он с ужасом посмотрел на меня. — А вдруг что-то такое сделано и с защитой?

— Продолжить диагностику! — рявкнула я, обернувшись к пульту.

Кибер послушно принялся за работу.

Защита оказалась в порядке, но вооружение мы потеряли. Надёжность компьютерного оснащения звездолёта изначально оказалась обращённой против него самого. После длительных консультаций с механиками мне пришлось смириться с мыслью, что «Пилигрим» стал безвреден, как школьный автобус. У нас не было больше никакого оружия, если не считать того, что было установлено на маломерках и вездеходах.

Поздно вечером я вернулась в каюту Джулиана, чтоб перевести дух перед ночным дежурством. В голове у меня гудело от остаточного напряжения. Перед глазами всё ещё мелькали схемы, а на языке вертелись технические термины. И душу жгло чувство невосполнимой потери. Где-то в глубине души засела досада против Белого Волка с его ответственным отношением к работе. Впрочем, он как раз был ни в чём не виноват. Просто наш противник подготовился к этой экспедиции куда лучше, чем мы.

Сев на диван, я устало откинулась на спинку, глядя на изысканную резьбу дубового буфета у стены. Тишина давила со всех сторон, а с экрана, имитировавшего окно, враждебно заглядывала в окно наступающая ночь. Если сегодня что-то случится, я уже не смогу отыграться, сидя за пультом. У меня больше нет ни кинжальных силовых полей, ни электромагнитной пушки. Одна надежда на то, что наш противник всё ещё считает, что мы вооружены до зубов, и, наученный горьким опытом, не полезет на амбразуру.

Дверь каюты беззвучно открылась, и вошёл Джулиан. Он сел рядом, так же бессильно откинувшись на спинку.

— Переживаешь? — спросил он.

— Переживаю, — кивнула я. — А у вас как дела?

— Ничего… Появился свет в конце туннеля. Одна надежда, что это не прожектор встречного поезда.

Я подняла голову и посмотрела на него.

— Вы что-то нашли?

— Что-то… Мы нашли тот участок, который был заблокирован, и расшифровали его. У парня странная патология, она встречается не так уж часто и, в основном, у животных. Он представитель тупиковой ветви эволюции. Он не способен мутировать.

— Что? — недоумённо переспросила я.

— Он не может изменяться, вообще. Его организм не может развиваться, эволюционировать. Его геном врожденно стабилен, как скала. Двести лет назад он бы прожил жизнь, не заметив проблемы. Более того, он был бы здоровее других, потому что его организм не реагировал бы на негативные изменения внешней среды, плохую экологию и многие вирусы. А теперь, когда люди так стремятся усовершенствовать свою природу, Стэн просто реликт.

— Погоди, погоди… — пробормотала я. — Ты что-то не то говоришь. Он же мутировал, трансформировался в это существо.