— Нет, — говорю я, убирая прядь волос с плеча. — Папа никогда даже не позволял мне думать о сексе, не говоря уже о том, чтобы исследовать методы предотвращения осложнений от него.

Он ничего не говорит в течение нескольких мнгоновений, в течение которых мой пульс учащается, стучит в ушах. Я чувствую слабость, изнеможение и, по какой-то причине, презрение.

— Я назначу встречу с моим другом, и мы поможем тебе.

Он проходит мимо меня, открывает дверь и идет через комнату к раковинам, снимая белое полотенце с настенного крючка. С его одежды капает на пол, когда он возвращается, протягивая мне полотенце, и я медленно вхожу в него, обдумывая его слова.

— Имею ли я право голоса в том, пойду я на это или нет?

Обернув полотенце вокруг меня, он заправляет уголок мне под мышку, поворачивая меня лицом к себе.

— Я не настолько стар, чтобы не признавать телесную автономию, — говорит он, протягивая руку, чтобы обхватить мою челюсть. — Я просто подумал, что так будет проще.

Я бросаю взгляд на впадину у него на горле, изучая ее, пока обдумываю его слова в своем мозгу.

— Если бы я попросила тебя надеть презервативы, ты бы надел?

Лицо Кэла морщится.

— Конечно. Я бы упустил великолепное зрелище моей спермы, стекающей с твоей милой маленькой киски, но я не монстр. Каким бы законным ни был этот брак, я был бы безумцем, если бы ввел в него детей.

Что-то сжимается у меня в груди, но я игнорирую это, вместо этого киваю.

— Ладно. Я бы… хотела попробовать, я думаю.

— Если это не сработает, мы придумаем что-нибудь другое. — Он обхватывает обе мои щеки руками, наклоняясь, чтобы запечатлеть легкий поцелуй на моих губах; этот акт гораздо нежнее, чем я когда-либо могла себе представить, на что он способен, и это пробуждает что-то распутное в моем животе.

Подводя меня к раковине, мы быстро чистим зубы, и я не могу удержаться, чтобы не посмотреть на него в зеркало, зная, что домашняя обстановка, которую мне предоставляют, — это всего лишь результат моего наращения, и ничего больше.

Это ничего не значит, Елена.

Тем не менее, когда я забираюсь в постель несколько мгновений спустя, усталость наконец овладевает мной, я натягиваю одеяло до подбородка и перекатываюсь на бок, наблюдая, как он хватает пижаму со своего комода и уносит ее обратно в ванную, возвращаясь через несколько минут полностью переодетым.

Он вытирает волосы полотенцем, затем бросает махровую ткань в ближайшую корзину и подходит к моей стороне кровати с пластиковой аптечкой первой помощи в руке. Открыв крышку, он осторожно достает упаковку антибактериальной мази и широкий пластырь.

— Ооо, — говорю я, шевеля бровями, пока мое тело борется со сном. — Мы будем играть в доктора?

Игнорируя меня, он просовывает руку под одеяло, находит рану на моем бедре и разрывает упаковку мази зубами. Выдавив немного размером с горошину на кончик пальца, он присоединяется к другой руке, нанося прохладный гель на порез.

Я втягиваю воздух сквозь зубы и наблюдаю, как его челюсть крепко сжимается.

Молча он отрывает пластик, освобождая пластырь, затем закрепляет его поверх пореза, большим пальцем обводя контур буквы «К».

Положив аптечку первой помощи на тумбочку, Кэл встает на ноги и обходит кровать, откидывая одеяло, чтобы забраться под него.

Мое дыхание прерывается, интимность его близости заставляет меня дрожать, сердце колотится в груди, как сирена.

Однако он больше ничего не говорит, просто берет экземпляр полного собрания сочинений Уиттера Биннера в кожаном переплете и устраивается поудобнее.

Я снова переворачиваюсь, кладу щеку на подушку, изучая его, пока он надевает очки в черной оправе и начинает читать, медленно, гипнотически сканируя глазами страницу.

Впитывая чистый наклон его острой челюсти и крошечную ямочку на щеке, которая появляется, когда он глубоко сосредоточен, я делаю все возможное, чтобы запечатлеть все это в памяти, на случай, если это была случайность, и я проснусь завтра, когда он снова игнорирует меня.

Ужас, кружащийся у меня в животе, обещает, что так оно и будет.

Ничто хорошее не может длиться вечно.

По какой-то причине именно этот страх удерживает меня от немедленного погружения в сон. Не факт, что кто-то явно преследует меня, как и сказал Кэл, или что мой мир в Бостоне, вероятно, рушится до основания.

Но представление о том, что какой бы камень не был сдвинут сегодня вечером, будь то травма или естественное развитие капитуляции, мимолетно.

Что я застряла в браке без любви, в тюрьме, как я всегда боялась.