Возможно, дело в контексте: она, в свадебном платье, стоит над мертвым телом своего жениха. И все же ее единственная настоящая реакция была на меня, как будто его смерть не имеет для нее никакого значения.

Наклоняясь, она прижимает два пальца к яремной вене Матео, и мои плечи напрягаются, мысль о ее ДНК где-то рядом с ним заставляет меня нервничать. Не потому, что меня волнует, замешана ли она — в любом случае, через несколько часов это не будет иметь значения, — а потому, что я просто не хочу, чтобы она прикасалась к нему.

Диадема, запутавшаяся в ее волосах, колышется при движении, а тушь размазывается под веками, отчего она выглядит угрюмой и побежденной, хотя я знаю, что она совсем не такая.

Я присматривал за ней после того, как ей исполнилось восемнадцать, выполняя долг перед ее отцом, прежде чем позволил моей развращенности овладеть собой, уступив, когда она попросила меня погубить ее.

Поэтому я знаю все, что нужно знать о женщине передо мной: ее любимые стихи — «Маска анархии» Шелли и «Моя последняя герцогиня» Браунинга, а также то, что она предпочитает на завтрак — тосты из цельной пшеницы с арахисовым маслом и свежими фруктами — и что она любит учиться.

Будь ее воля, она бы изучала литературу, а не только то, как ее преподавать.

Я знаю о маленьком гранате, вытатуированном у нее под грудью, и сам провел по этой линии кончиком языка. У нее даже вкус фрукта, взрывной и совершенно завораживающий; такая сочность, в которую хочется вонзить зубы.

И черт возьми, неужели я это сделал?

Ее кровь такая же сладкая.

Я знаю, что ее тянет к темноте, наблюдая, как она нежится в тихом гуле звезд, когда лунный свет проливается на ее бледную кожу больше раз, чем я хочу признать.

Сейчас, изучая ее в смятении, я знаю, что она не расстроена смертью своего жениха.

Это мираж, каким бы ни был их брак. Обман для прессы, выставляющий ее отца в выгодном свете, одновременно уничтожающий изодранные остатки души, которую я сломил несколько недель назад.

Елена шмыгает носом, и на мгновение мне кажется, что она вот-вот разрыдается; я опираюсь на носки ног, готовый увести ее со сцены, прежде чем она впадет в истерику, но затем она скользит руками вниз по груди Матео, просовывая одну под борт его смокинга.

И я понимаю, когда она его откидывает, открывая пропитанную кровью рубашку под ним, что она не шмыгала носом — она чувствовала его запах.

Волна возбуждения пробегает по моему позвоночнику, поражая меня, как удар молнии, опаляя кости. Возможно, в конце концов, она не совсем добыча.

Возможно, моя маленькая Персефона действительно достойна своей судьбы.

Она смотрит на рану, изогнутая рукоятка моего ножа все еще торчит из этого места, и слегка качает головой.

— Страховка.

— Что?

Накладывая пиджак поверх этого места, она слегка пожимает плечами.

— Страховка, верно? Колотая рана? На случай, если что-то еще, что ты с ним сделал, не сработает.

Мой рот приоткрывается, чтобы опровергнуть ее утверждение, необходимость дистанцироваться от преступления — вторая натура в этот момент, но я этого не делаю. Нет никакой причины, если она уже знает, что это моих рук дело.

Часть меня — больная, встревоженная часть, которую я запихиваю в тайники своего мозга, — все равно хочет, чтобы она знала.

Хочет, чтобы она увидела, на что я способен, и что происходит с теми, кто бросает мне вызов.

Решение Матео провести эту свадьбу, даже когда я сказал ему найти выход несколько недель назад, было окончательным поступком. И так как я не мог позволить ему разрушить весь мой план, мне нужно было исключить его из уравнения.

Обычно я не так груб и небрежен в своих действиях; Мне нравится тратить свое время на изучение нюансов человека, на то, что заставляет его тикать, что не дает ему спать по ночам. Но его существование стало угрозой, и поэтому его нужно было устранить.

Я сожалею только о том, что не позволил ей участвовать в первоначальном отравлении.

Глубоко вздохнув, Елена вздергивает подбородок, поворачиваясь ко мне лицом. В отличие от большинства людей, которых я встречаю, у Елены никогда не было проблем с зрительным контактом. Она встречается со мной взглядом, как будто знает, что это именно то, чего я хочу, и не может не дать мне этого.

Я могу только надеяться, что через несколько мгновений она будет такой же податливой.

Она смотрит на меня так, словно видит под холодной, прогнившей внешностью расплавленное нутро; я двигаюсь вперед, мое тело становится объектом, пойманным в ее магнитное поле, теряясь в ее тепле.