Чем-то, о чем они мне не говорят.

Обычно мы ждем, пока все гости не сядут за стол, и, поскольку мама еще не пришла, все Риччи откидываются на спинки своих кресел, потягивая напитки или намазывая булочки маслом.

Кэл, однако, тянется к центру стола, снимает клош с блюда для пасты и накладывает себе тарелку.

Занимая место слева от Кэла, я разворачиваю салфетку и кладу ее себе на колени. Мой голос приглушен, когда я говорю, едва слышен, но Кэл наклоняется и слушает, засовывая вилку букатини в рот.

— Почему ты сейчас участвуешь в каком-то соревновании по измерению члена с папой?

— Мой больше. Соревнование окончено. — Он засовывает салфетку за воротник рубашки, прочищает горло, не отводя взгляда с моего отца.

Я корчу гримасу.

— Фу. Что между вами двумя происходит? Тебя не беспокоит, как это может выглядеть для Старейшин?

— Как это может выглядеть?

Я пожимаю плечами, двигая руками в круговом жесте.

— Так. Ты подрываешь его контракт с «Болленте Медиа», женишься на дочери, которую он им обещал, а теперь очевидная борьба за власть?

— Здесь не должно быть никакой борьбы за власть, малышка. У твоего отца ее нет. — Наконец, Кэл смотрит на меня, его глаза пылают, заставляя жар разливаться между моими бедрами. — Единственный, кто здесь имеет хоть какую-то власть, особенно над тобой, — это я. Твой муж.

Его слова заставляют мое горло сжиматься, хотя они звучат смутно угрожающе по своей природе; его тон, однако, источает секс, и хотя мой мозг изо всех сил пытается справиться с каждой эмоцией, прокатывающейся по моему телу, есть та, за которую он цепляется.

Как знакомый друг, появляется возбуждение и пересиливает все остальное, заставляя меня забыть, на что я только что жаловалась.

Сжимая бедра вместе, я ерзаю на стуле, тянусь за стаканом воды, стоящим передо мной. Я делаю глоток, не сводя глаз с Кэла, пока папа не прочищает горло, привлекая мое внимание.

— Bambina, — говорит папа своим со скотчем в руке. — Как дела в учебе?

Моя рука застывает в воздухе, и я задыхаюсь, чуть не роняя стакан. Делаю еще один глоток, выигрывая несколько секунд, пока наскребаю ответ.

— Я… бросила.

Ладно, не очень удачное спасение, но неважно.

Его глаза расширяются, и он ставит свой стакан обратно на стол.

— Perch'e? (п.п.: от итал. Почему)

Я чувствую, что Кэл наблюдает за мной, но смотрю прямо на Папу.

— Я больше не хотела этим заниматься. Преподавание литературы меня не интересует.

— Понятно. — Ноздри папы раздуваются, и он постукивает кольцом большого пальца по своему стакану. — Я полагаю, ты не подумала сообщить человеку, находящемуся на крючке твоего студенческого кредита, что ему придется заплатить за него раньше, чем он думал?

Стыд заливает мое лицо, обжигая, когда он хлещет по моей коже. Ариана и Стелла пристально смотрят на стол, в то время как бабушка допивает остатки своего вина.

— Не обращая внимания на тот факт, что я с самого начала сказал, что школа — это не твоя судьба. Но ты не хотела мне верить. Пришлось учиться на собственном горьком опыте и в процессе облажаться.

Кэл застывает рядом со мной, пальцы сжимают вилку так крепко, что костяшки пальцев белеют. Моя нога отталкивается, прижимаясь к его ноге в безмолвной мольбе не отправлять посуду в горло моего отца.

— Прости, папа, — тихо говорю я, гнев в его взгляде оживляет прежнюю тошноту; она взрывается, как пар, расширяющийся, чтобы заполнить форму вместилища, и я хватаюсь за край стола, пытаясь остановить рвоту, поднимающуюся в моем пищеводе. — Я даже не думала об этом.

— Конечно, ты не думала, потому что ты все еще незрелая, эгоистичная маленькая девочка.

Мамин голос прерывает тихий гул атмосферы внутреннего дворика, и на этот раз я слышу злобу в ее словах. Которая совершенно не скрывается в ее тоне, и когда она обходит стол в ярко-красном вечернем платье длиной до пола, я вижу, что написано у нее на лице.

Женщина, которая помогла мне подготовиться к свадьбе, и женщина, стоящая здесь сейчас, — это не один и тот же человек.

Ни капельки.

Кэл отталкивается от стола, заставляя посуду звенеть от силы. Убийство обводит его темные глаза, зажигая в них огонь.

— Кармен.

Она усмехается, приподнимая бровь, поднося бокал с вином к губам.

— О, да ладно тебе, Кэл. Я знаю свою дочь. Она — настоящий сторонник старого воспитания, ты не находишь?

Вздыхая, папа потирает висок.