Ядвига обреченно вздохнула, но встала рядом.

Гриппа взяла со стола огромный мосол, предназначенный когда-то для холодца, но сейчас хорошо опаленный, выскобленный и высушенный таким образом, что плоти на белой кости совсем не осталось. Им она стала помешивать булькающее зелье.

— Спадите запоры, распахнитесь врата. Очам покажите желанные места. Водою омойте нелегкий наш путь… — зашептали ведьмы.

Зелье вспенилось. Серые пузырьки светлели, пока не стали нежно голубого цвета. А когда пена осела, жидкость в кастрюле из бурой превратилась в насыщенно пурпурную. Даже дымок приобрел розоватый оттенок.

— В дымке закатной, при свете дневном, в хлопотах тайных о чаде родном, я добавляю щепотку муки, ты нам Елену узреть помоги… — из варева повалил сизый дым, наполнивший всю кухню, и старушки переключились на речетатив: — узкая тропка протянулась враз-враз, двинемся робко, чтобы видел глаз-глаз… Покажи нам, кость-кость, где наш тайный гость-гость…

Мосол в руках Гриппы стал фиолетовым, а зелье, наоборот, прозрачным и чистым. Словно кость вобрала в себя весь цвет. Даже вода больше не булькала, несмотря на то, что кастрюля по-прежнему стояла на самом сильном огне. А потом в самом центре импровизированного котла, будто действительно включилось изображение. Казалось, еще секунда и поползут титры с перечислением фамилий режиссера и членов съемочной группы.

В кастрюле по парковке бизнес-центра шагал опрятный и причесанный Вадим.

— А не слишком мы его принарядили? — шепнула Ядвига. — Я его таким представительным и не помню. Вдруг Еленушка переметнется? Все же отношения их связывали…

— Не отношения, так — пшик один. Ох, сватья, не по нраву мне современные взгляды. Это ж надо! Кого попало в свое собственное тело пускать! То ли дело у нас было, хочешь войти в женщину — постарайся, да вначале душу ей раскрой, а уж она подумает, раскрыться ль ответно аль нет. А щас… Познакомились, подергались под гремучую музычку и в койку прыгнули. Соитие — это таинство, там без единения душ одно трение выходит. Потом детки получаются хилые да хворые, Тфу…

— Зря ты ему цветы внушила Еленушкины любимые купить, — не унималась Ядвига. — А ну как пробудят воспоминания, да симпатии старые? Сама понимаешь, к змею-то она не загорелась в силу полную!

— Не загорелась? — хмыкнула сватья. — А вот это мы сейчас и поглядим. Что-то мне подсказывает, что равнодушие Ленкино напускное. Тронул гаденыш водяной сердечко девичье. Вон она как на него за столом зыркала, глаз отвесть не могла! Дмитрий тоже мужчина не промах. Не трусь, подруга! Сама же в карты свои смотрела, чаинки считывала — все хорошо будет. Встряска им для осознания и для понимания надобна, а у нас времени нет. Чую, с каждой минутой Асмодей ентот силушки набирается, раз уже может на колдовство наше влиять.

— А Светланка-то как?

— А что ей сделается? Приехала уже, поджидает нас в скиту Ведьмином. Как голубки дозреют, так и за обряд примемся.

Две седые головы склонились над кастрюлей, где разворачивалась очередная сцена.

— Ты что здесь делаешь? — удивленно спросила я, когда хватка Дракона Петровича на плече, сопровождаемая моим шипением, слегка ослабла.

Вадим посмотрел на букет в своей руке, словно вспоминая, зачем он притащил сюда этот веник. Дельная мысль в голову не пришла, и он перевел взгляд на меня. Вот тут Протасов заулыбался так, словно годовалый малыш в куче игрушек нашел знакомого, с первых дней любимого плюшевого медведя.

— Леночка, ангел мой! Только с твоим уходом узнал, кем все это время ты для меня была! Без тебя я будто во тьме бреду, звездочка путеводная!

Мне снова протянули цветы. Красивые. Между прочим, мне всегда нравилось сочетание белого и ярко-синего, а ромашки, вообще, мои самые любимые цветы! Протасов же считал их простыми и безвкусными, он любил все обставлять с помпой, напоказ. Поэтому, если и дарил мне букеты, то при свидетелях. Чаще это были шикарные розы или экзотические орхидеи в стеклянных стаканчиках с химикатами. А вот такие родные, незатейливые, душевные пытался преподнести впервые. И я бы их приняла, честно, но Заречный был против, ясно давая это понять очередным сдавливанием моей многострадальной конечности. Так могут и синяки остаться!

— Во тьме он бредет! Фонарь купи, жених недоделанный! — едва слышно, сквозь зубы прошипел змей, а потом гаркнул: — Почему посторонние на служебной парковке?

К нам со всех ног кинулись четверо охранников. Двое бежали от здания самого бизнес центра, и еще двое — от поста охраны на въезде.

— Это ко мне! — попыталась прояснить ситуацию я.

— Вижу, что не ко мне! — рыкнул Дракон Петрович. — Ко мне обычно с букетами не ходят. Меня другое волнует, как он сюда попал?

Этот вопрос Заречный задал уже не мне, а охранникам, устремив на них грозный взор.

— Он это… Мишина там, а он цветы и… Говорит, женщине своей… — замямлили охранники.

— Нет у него здесь женщины!

— Есть! — взвизгнул Протасов. — Леночка, любимая! Вернись ко мне!

Его подхватили под руки и поволокли в шлагбауму на входе. Он продолжал верещать о нашей любви, о несовершенстве мира и обстоятельствах, так внезапно разлучивших нас. А обстоятельства стояли рядом, вновь сжимали мое плечо и хмуро смотрели на то, как Вадима выдворяют из его вотчины.

— Зачем? Он же ко мне пришел! — я попыталась освободить руку.