Мейбл цепляется за мать и озирается своими огромными сине-черными глазами.

– Привет, малышка, – говорит Эдвард, тянется через стол и гладит дочь по волосам, мягким и тонким, как шелковые нити. – Гром не причинит тебе вреда. Это всего лишь шум.

– А няня говорит, что это Бог на небесах гневается на плохих людей. Он кричит на них и замахивается большим-пребольшим молотом, если внутри тебя есть зло, как у меня иногда бывает, – говорит Мейбл, продолжая дрожать. – Это Бог погасил свет.

– Мейбл, какую чепуху ты повторяешь?! – возмущается Эдвард. – И о чем только думает эта няня, заполняя твою головку подобной ерундой!

Элинор кривит губы и качает головой.

– Мама, я что, плохая? – спрашивает Мейбл. – Это из-за меня свет погас?

– Нет, Мейбл! Ни в коем случае. – Элинор выразительно смотрит на мужа и берет пухлую ручонку дочери. – Папа прав. Гром – это всего лишь звук молнии, мелькнувшей на небе. Он не сделает тебе ничего плохого. Утром я серьезно поговорю с няней, чтобы больше тебя не пугала.

– И зачем только она пугает бедняжку Мейбл? – включается в разговор Роуз.

Неожиданно гром грохочет снова. Мейбл зажимает уши и громко вопит. От молний в столовой на мгновение становится светло, как днем.

– Пойдем, я уложу тебя в кроватку, – осторожно предлагает Элинор, опуская дочь на пол.

– Давай я ее уложу, – вызывается Роуз; она берет лампу и ведет Мейбл к двери. – Обещаю: завтра свет починят. А я положу тебя в теплую кроватку, где до тебя не доберется никакой гром, и посижу с тобой, пока ты не уснешь. Хочешь послушать сказку? Или спеть тебе колыбельную? Чего ты больше хочешь?

– Колыбельную, – отвечает довольная Мейбл, позволяя увести себя из столовой.

Гроза выдохлась. Эдвард курит на террасе. Во влажном воздухе терпко пахнет землей. К запаху земли примешивается сильный пряный аромат жасмина, кусты которого растут под террасой. Ливень смыл жаркий липкий воздух. Дневной зной сменился приятной прохладой. Роуз и Элинор уже легли, и Эдвард наслаждается покоем и уединением.

Докурив сигарету, он поднимается по лестнице и тихонько стучится в дверь комнаты Элинор. Недельная разлука, скопившееся электричество, высвобожденное грозой, а также потребность отвлечься только усилили желание Эдварда.

На ней кремовая ночная сорочка без рукавов. Ткань сорочки дразняще прозрачная.

– Дорогая, – говорит он, обнимая ее, и его ладони скользят по шелковистой коже, – я так по тебе соскучился!

Он приподнимает ей подбородок, чтобы видеть лицо, и целует в теплые податливые губы. Элинор отвечает коротким поцелуем, затем отталкивает мужа, но при этом улыбается. Ее щеки пылают.

– Эдвард! – Она стискивает его руку. – Я целую неделю жаждала поговорить с тобой наедине.

Он вновь тянется к ней, крепко прижимает и легонечко, как она любит, целует в шею. Но жена отталкивает его, и он смеется этой странной игре, которую она затеяла.

– Нет, – твердо произносит Элинор, выворачиваясь из его объятий. – Ты должен выслушать. Садись.

Она подводит мужа к кровати, где он садится, прижимаясь к ней, и гладит его по руке.

– У меня есть самая замечательная новость. – Элинор кокетливо смотрит на него из-под ресниц, покусывая губу.

– Давай говори, – смеется он, отводя прядку волос с ее щеки. – Не держи меня в напряжении.

– А сам догадаться не можешь?

Он затаивает дыхание:

– Смею ли я надеяться?

– Да. Я всерьез считаю, что на этот раз мы сумеем!

– Ты уже побывала у врача?

– Побывала. Он уверен, что я нахожусь на четвертом месяце. У меня отвратительное самочувствие, и он считает это очень хорошим знаком. Невероятно! Чем сильнее тошнота, тем лучше.

– И ты все это время молчала.

– Не хотела давать тебе неоправданных надежд и искушать судьбу. И потом, я сама только на этой неделе окончательно уверилась, что беременна.

Эдвард целует ее. Нежно, с благодарностью. И Элинор его не отталкивает.

– Я знаю, мы давно не… Но врач сказал, по соображениям безопасности мне нужно избегать… Ну ты понимаешь. Потому что те три раза… Эдвард, надеюсь, ты не возражаешь? Прости, пожалуйста. Я бы не хотела рисковать.

Возражает ли он? Конечно возражает.

– Я даже не мечтал, – говорит он и осторожно касается ее живота. – Ребенок – самое важное. Это поистине замечательная новость. – Он пристально заглядывает ей в глаза. – Я счастливее любого мужчины на свете. Честное слово. – Сейчас он действительно сказал правду. – Ты должна отдыхать.