Шрифт:
Мы прошли по мосту через реку, вглядываясь в очертания Монастыря, видневшиеся в утреннем тумане. Его невозможно было не узнать и не увидеть издали.
Мы решили спуститься с моста и пойти через деревни напрямик. О, это была незабываемая прогулка! На пути нам встречались буераки, ямы и канавы. Наши чемоданы буксовали в грязи, на третий час пути сломались колёсики. Заспанный деревенский пастух гнал на прогулку козочек. Из-за заборов свешивались ветви яблонь и слив и слышались кое-где голоса полусонных дачников, слушающих программу «Доброе утро!».
Выйдя на просвет, мы увидели свозь кусты в восьмистах метрах от себя громадину монастыря. А забор всё тянется. Захотелось зайти там, где ходят люди, официально, а не с чёрного хода, и мы зашагали дальше по обнаруженной нами сельской дороге. Идём уже десять минут сквозь перелесок, не обнаруживая никаких поворотов. Странно. Кажется, что мы уходим всё дальше и дальше.
Свернув, наконец, влево по наезженной колее мы заметили асфальтированную аллею и перекрёсток. Вдалеке привиделось что-то похожее на забор. Отмахали мы, оказывается, лишний километр, две юные мечтательницы!
Как-то не похож был вход в обитель на широкие праздничные ворота, которые я видела в других монастырях. Несолидно, больше на какое-то советское учреждение похоже: на базу оптовую или шиномонтажную мастерскую. Это точно вход или снова обходить?
Подумав несколько секунд, мы перекрестились и вошли… в своё будущее. Впереди нас ожидало ещё окончание университета, но про него думать в тот момент не хотелось. Перейдя черту, мы одновременно почувствовали, что пришли домой и отсюда, из этих стен, никуда не денемся.
Глава 2. Призвание
«С ранних лет мое отношение к человеческой жизни полностью совпадало с августинианским постулатом предопределенности. Несмотря на все бессмысленные, тщетные сомнения – а они продолжают терзать меня и поныне, – я ни разу не отклонился от своего детерминизма, почитая любые колебания за духовный соблазн. Можно сказать и так: мне вручили меню, в котором значился перечень всех моих бед, еще до того, как я научился читать. Оставалось лишь повязать салфетку и садиться за стол». Юкио Мисимо «Исповедь маски»
«Господь начертал дорогу для каждого человека в мире, остаётся только найти её. И суметь прочитать то, что прописано именно для тебя». Паоло Коэльо «Алхимик».
***
Не могла я не прийти сюда. Не пришла бы – не родилась. Мы стоим у входа в монастырь, и я потянула на себя ручку боковой входной двери, расположенной рядом с во- ротами для транспорта. Дверь поддалась, впустила нас, и мы шагнули вперёд. В свой дом, в свою колыбель, в свою духовную академию, в свою семью. Мы шли через центральную проходную, отделяющую мир от монастыря и передо мной пролетела вся моя девятнадцатилетняя жизнь.
***
10 августа 1988 года. Тельце увезли в морг, его так и не увидела оглушённая болью и страхом девчонка. Она ещё металась в забытьи, в галлюцинациях, под наркозом, когда врач извлёк из её утробы задохнувшегося ребёнка.
«Не надо ей это видеть», – осипшим голосом произнес кто- то в белом халате, и то, что было задумано стать человеком, унесли. А за девчонкой в полусне гнались черные тени. Она бежала по улицам и паркам, по скверам и площадям и прижимала к себе крохотную душу. Не успела. Отняли.
Вырвавшись из страшной реальности, она ощутила режущую боль, холод и влагу, шум. Плакали новорожденные младенцы. Шептались над ними их матери. Оля протянула руку и нащупала стерильную люльку рядом с собой. И поняла, что больше ничего не будет.
Мать и муж встретили её буднично. Новые пелёнки и кроватка – первое, что она увидела, переступив порог. Почему их не убрали? Подкосило. Забыли. Витя чмокнул неловко, принёс воду из уличной колонки, наколол дровишек. Вера затопила печь и укутала озябшую доченьку старым шерстяным одеялом, принесла клюквенный морс…
Проходили дни. Девочка научилась переключать мысли, давая сердцу короткий отдых. А после, отвернувшись в угол, вновь билась в истерике. Доктор предупредил: «Забудьте теперь про детей надолго». Она молчала часами, оставаясь в старом доме в одиночестве. Зрелость и мудрость матери, молодость и ласки мужа не могли залечить рану не воплотившегося материнства. Не могли вернуть малышку. Она её даже не увидела. Маргарита, «жемчужина» – так хотела назвать она свою деточку. На полке пылится книга. Почему она её не читала никогда? Это же прабабушкина дореволюционная Библия. Читанная-перечитанная, намоленная. Забралась в кровать с ногами, обернулась в плед. Взяла в руки, стала листать. В душу вернулся мир.