— Здравствуй, — сказал он по-русски. Глаза его были почти не видны из-под кустистых чёрно-серых бровей. — Как нас нашел.

— Добрый день, домнуле атаман, — Охотников сверкнул глазами на парня, не думающего убрать ружьё. — Я не знал, где вы, но решил попытать счастья здесь.

Атаман покачал головой, оценивая слова Охотникова и произнёс, глядя исподлобья:

— Ласэ-л сэ ынтре, — Охотников не понял сказанного, но парень перед ним наконец-то отпустил ствол и отошёл в сторону, пропуская пришельца.

— Чего тебе надо, — казалось (из-за акцента, что ли?), что гайдук Бурсук не знаком с вопросительной интонацией. Каждая фраза звучала лениво, но веско, как приговор. Блики под бровями перебежали вбок — гайдук взглядом указывал гостю на стул.

— Не мне, а Орлову, — Охотников подошёл к стулу, но не сел.

— Не помогу, — Бурсук встал по другую сторону грубо сколоченного стола. Он был почти одного роста с Охотниковым, но сутулился и оттого казался ниже. Вообще в фигуре атамана было мало воинственного — не слишком крупный, не слишком плечистый, — он мог бы сойти за крестьянина, если бы не сабля на боку и пистолеты, заткнутые за вылинявший, местами побуревший кушак. — Скажи Орлову: больше не встретимся. Мы на турецкую войну уходим, не будем больше в Бессарабии грабить. Так и передай — кто захотел, ушёл в отряды Владимиреску, а кто остался в Кишинёве, я тебе не скажу.

— Нет покамест турецкой войны.

— Будет, — уверенно сказал Бурсук.

— Михаил Фёдорович просил передать, — Охотников наклонился к атаману через стол, — можем заплатить, если вам нужны деньги.

— Гайдуки — не наёмники, — возразил Бурсук. — Деньги всегда нужны, но я с Сорокой и ещё парой человек ухожу к Владимиреску, а там, фрате, в кабаке не погуляешь. Можешь спросить у моих людей, кто захочет остаться, чтобы вам помочь, но — сам понимаешь, — на то они и пришли сюда, что не хотят видеть над собой власти. Так что нас просьбы Орлова не интересуют, капитан.

Охотников с некоторым удивлением вспомнил, что Бурсук окончил прошлую войну в чине майора и, выходит, теперь может считаться вышестоящим лицом. Только навряд ли ему самому это нужно. А, чёрт их разберёт, разбойников.

— Жаль. Если бы вопрос был в цене, полагаю, Орлов бы пошел навстречу вашим желаниям. Сегодня вам бы выплатили первую часть, завтра — сколько попросите сверх.

Бурсук равнодушно кивнул.

— Завтра нас тут не будет, фрате. Эй, — гайдук выглянул из сторожки и быстро заговорил по-молдавски. Жестом он пригласил Охотникова: подойди.

— Я пойду, — по-русски и почти без акцента сказал сидящий на бревне парень; судя по голосу — тот, что прежде стоял за спиной Охотникова. — Деньги мне не лишние.

Еще один гайдук в потрепанном, но некогда весьма недешевом тулупе коротко сказал «Нет».

Третий, опираясь на ружье, подошел и негромко сказал:

— Большая слава мне мыслится, если все получится, как должно. Отчаянное дело. Пойду.

Еще двое громко заспорили между собою. Гайдук в тулупе повернулся к ним и цыкнул; спорщики притихли, и Охотникову ответили отрицательно.

Мешая молдавские и украинские слова, Бурсук обратился к соратнику, которому мыслилась слава. Пока Охотников вертел головой, настраивая музыкальное ухо на звуки почти незнакомой речи, атаман и гайдук Сорока обсудили перспективы налета по наводке Орлова, возможные последствия — задержка отъезда, большая слава и т. п. Завершив недолгое совещание, Бурсук с неожиданной для весьма преклонных лет прытью подскочил к Охотникову и ткнул его в грудь морщинистым и тёмным, как сосновая головешка, пальцем.

— Условие, — сказал атаман, прижимая Охотникова пальцем к стене. — Будем грабить. Кроме денег Орлова — вся добыча, что соберем в доме. Иначе никого не поведу.

— Многое я пережил, — рассказывал Липранди, придерживая вьющиеся по ветру усы, — но змеи меня не кусали. Хотя знавал я людей, которые остались живы после встречи с гадюками.

— Выздоровели? — с надеждой спросил Пушкин.

— Правда, — добавил Инзов, — их удача в том, что они не дали змее себя укусить.

Простим нашим героям некоторое невежество в вопросах герпетологии — яд степной гадюки, хотя и может привести к смерти и уж точно станет причиною длительной болезни, относится к далеко не самым эффективным ядам. Это, кстати, прекрасно знал Юшневский, раздобывший хилую, давно не кормленную змею у бродячего фокусника-цыгана. Расчёт Юшневского был прост — яд почти гарантировано убьёт старика, но, случись так, что гадюка укусит кого-то из своих, шанс погибнуть будет незначительный. Пушкин не знал о змеях ничего, Липранди — почти ничего, хотя никогда бы этого не признал, вот и шли они теперь к губернаторскому дому, воображая чудовищные картины смерти от укуса змеи, которая, если верить Липранди, могла за минуту-другую уничтожить целую роту.

— Кстати, хотя бы вы знаете что-нибудь об Инзове?

Иван Петрович выплюнул ус и почесал острый подбородок.

— Ничего, что могло бы вас удовлетворить. Но загадки с ним определённо связаны.

— Какие? — Александр жадно уставился на Липранди.

— Повторюсь, ничего конкретного. Знаю, что Инзов — подкидыш, и его родители неизвестны, но он долгое время получал от неизвестного благодетеля огромные суммы. Достаточные, чтобы сделать приличную карьеру.

— И о происхождении Инзова ничего не известно?