Глава 3

Полку Раевских прибыло — у Орлова — проигранные усы — новый сотрудник и страшное известие

Молчишь — мне взор понятен твой,

Для всех других неизъяснимый. В.А.Жуковский

Всю первую половину марта то и дело начинало снежить. Здесь о такой погоде почему-то говорили «баба Одокия» (после Пушкин узнал, что это нечто вроде местной сказки: баба Одокия на небе выбивает слежавшиеся за зиму перины, и перья летят весенним снегом на землю). Подступы к усадьбе Инзова, стоящей на возвышении, превратились в зеркальную сколзанку. Спуститься в город иначе, кроме как на собственном заду, стало затруднительно, и Пушкин, особенно не раздумывая, выбирал лёгкий путь. Скатываясь по гладкой горке, высоко подняв над головой трость и придерживая цилиндр, Александр был лишён возможности маневрировать и сбил поднимающегося к дому человека.

Сплетясь конечностями, они съехали к подножию горки и застряли в неглубоком сугробе.

— Господи… Прошу прощения, я не зашиб вас? — тут Александр заметил, что пострадавший никак не может ответить: его голова всё ещё находится под снегом, а ноги подёргиваются на весу. Крепко вцепившись в лодыжки жертвы столкновения, Пушкин потянул изо всех сих. Итогом сего действия стало новое падение, но на этот раз оба участника оказались способны дышать и говорить.

— А-х-тьфу! — молодой, немногим старше Пушкина, офицер отплёвывался и стряхивал снег с волос. — П-простите, мы, кажется — тьфу! — случайно…

— Вы меня извините! — Александр сел на снегу и заозирался в поискал цилиндра. — Поскользнулся, понимаете… я пытался свернуть, но…

— А вы не господин ли Пушкин? — молодой человек вытащил льдинку из воротника.

— Я, — Пушкин кое-как поднялся и помог встать офицеру. — Пушкин и есть. А мы с вами знакомы?

— Ещё нет, но я шёл именно за вами. Я Раевский.

— ?!

— Что? — удивился офицер. — Моя фамилия Раевский. Что тут удивительного?

Пушкин отряхнулся, содрогнувшись всем телом, как искупавшийся в пруду пёс.

— Ничего, хотя, думаю, когда умру, у врат меня встретит чёрт из рода Раевских. Как ваше имя, позвольте спросить?

— Владимир Феодосеевич. Я от Орлова, — Владимир Феодосеевич вытряхивал из рукавов снежные комки. — Он давеча вернулся из Киева. Южное общество у вас, Пушкин, спрашивает, жив ли Инзов. Кстати, как вас по имени-отчеству?

— Александр Сергеевич. А Инзов жив. Болеет.

— Значит, затея со змеёй не удалась? — спросил Владимир Феодосеевич, как показалось Пушкину, с надеждой.

— Я выпустил её в кровать Инзову перед тем, как он отправился на отдых. В точности не знаю, что там произошло, но он обнаружил змею и выбросил.

— Вот как, — кивнул офицер. — За домом следил один из наших солдат. Он слышал крики и видел, как змею выбросили в окно.

«Позор мне, — подумал Француз. — И хвала Инзову. И опять-таки вопрос: не странна ли такая смекалка для пожилого губернатора захолустной провинции, человека неглупого, но далёкого от разведывательной работы?»

— Слава Богу, старик выжил. Знаете, Александр Сергеич, это покушение никак не выйдет у меня из головы. Пестель с Волконским не отступятся, но мне, честное слово, не хочется думать, что Инзов умрёт.

— Как я вас понимаю. А вы не знаете, чем Инзов так помешал Южному обществу?

Владимир Феодосеевич развёл руками.

— Ни малейшего представления. Вы куда-то спешили?

— В книжную лавку.

— Успеете, — махнул рукой Владимир Феодосеевич. — Пойдёмте лучше к Орлову. Только сперва… — он с опаской ступил на ледяной склон. — Мне поручено проведать Инзова, если он жив. Подождёте?

— Вы так не подниметесь, — покачал головой Пушкин. — Ещё убьётесь, поскользнувшись. Вы меня извините, но тут один безопасный путь — на карачках.

— Ничего, — гордо ответил Владимир Феодосеевич. — Как-нибудь дойду, — и, с трудом балансируя на блестящей горке, заковылял наверх.

Змея-то, наверное, погибла на морозе, — некстати подумал Александр. — Вот и первая жертва Революции. Боги жаждут, господа.

Знакомому нам семейству Раевских Владимир Феодосеевич не приходился даже отдалённым родственником. Он происходил из курской помещичьей семьи и должен был, сделав традиционную военную карьеру, выйти однажды в отставку и зажить такой же мирной помещичьей жизнью. Судьба, однако, распорядилась по-своему, и та же неведомая сила, что подсунула Пушкину на пути очередного Раевского, определила проходящему обучение в пансионе Владимиру Феодосеевичу в однокашники весь букет будущих участников заговора. От дальнейшего хода истории было уже не увернуться.

Укушенных змеёй людей он прежде не видел, и представлял себе смерть от змеиного яда такой же, как от любого другого — пена на губах, закатывающиеся глаза и — что ещё полагается отравленным? Ни одного из приведённых симптомов у Инзова не наблюдалось: у губ его вместо пены был стаканчик ликёра, глаза, окружённые морщинистой дряблой кожей, не закатывались, а смотрели прямо на Владимира Феодосеевича.

— Завтра бы пришли, — Инзов, недовольный тем, что какой-то майор поднимает его с постели, запахнул стёганый халат. — Болею я, не видите?