Когда юноша спросил об их дальнейшей судьбе, посмурневший Логрен коротко пробурчал:

– С утра нам поставят клейма, потом торги, – больше Мерк не смог выудить из соседа ни слова.

Следующее утро Мерк запомнил на всю оставшуюся жизнь. При мысли о том, что его заклеймят, навсегда оставят отметку о рабском статусе, юношу прошибал холодный пот и хотелось выть от отчаяния. Однако, когда ещё сонные охранники вытолкали его с прочими новоприбывшими рабами во двор, уже знакомый Мерку Кнут только сплюнул и недовольно прорычал:

– Вы что, ослепли, петухи недоклёванные? На этом браслет, тащите его обратно.

В скором времени вернулись остальные бедолаги. Все они, в том числе Логрен, шипели от боли и с завистью, а некоторые и со злобой, поглядывали на счастливчика. На их лбах ярко алели отметины в виде трёх горизонтальных полос. Кем бы ни был изобретатель рабского клейма, повсеместно распространённого в империи, фантазией он не отличался.

Как вскоре понял Мерк из разговоров соседей, рабам с браслетами клейма не ставят. Бронзовые «украшения» сами по себе являются свидетельством их статуса. Снять же эту дрянь невозможно, по крайней мере сам раб этого сделать не сможет. За объяснениями парень тут же обратился к учителю.

– Да, так и есть, – голос Брандефа был немного рассеянным. – Одарённые вообще товар специфический. И дорогой, понятное дело, в том числе за счёт стоимости негатора, который идёт в комплекте.

– И ты молчал?! Я за ночь извёлся весь, неужели не мог заранее рассказать?!

– Извини, увлёкся слегка.

– Чем это? – не понял Мерк.

– Изучаю кое-какие процессы, протекающие в твоём организме, – задумчиво протянул дух. – Негатор их замедляет, но так даже лучше. Больше времени остаётся на осмысление.

– Те, что связаны с развитием моего дара?

– Нет, тут всё давным-давно изучено и задокументировано. Я говорю о последствиях моего к тебе подселения.

Невероятное облегчение от того, что ему не придётся до конца дней своих ходить заклеймённым, сменилось щемящей тревогой. Что ещё за последствия? Мерк затаил дыхание и прикрыл глаза, пытаясь почувствовать где-то внутри себя что-нибудь плохое, неправильное. Вроде бы всё нормально, нигде не болит, голова работает исправно, разве что чувства немного притуплены, но так было с того самого момента, как на него напялили эту дурацкую штуку.

– Не бойся, второй желудок у тебя не отрастает, – фыркнул наставник. – И вообще ничего ужасного не происходит.

– А что же происходит?

– Незначительные метаморфозы энергетических каналов. Я мог бы долго распространяться на эту тему, но ты вряд ли что-нибудь поймёшь. Поверь, сейчас это последнее, о чём тебе следует беспокоиться.

Нельзя сказать, чтобы слова незримого постояльца полностью успокоили юношу. Скорее дали некоторую пищу для размышлений. Был ли Брандеф с ним откровенен, или же, напротив, искусно пытался создать подобное ощущение? Пока что оставалось только гадать. Слишком уж велика была между ними разница – он, по сути ещё сопляк, со школьным образованием за плечами, и могущественный чародей, который на одной поляне просидел чуть не вчетверо дольше, чем Мерк на белом свете живёт. Его внимание переключилось на негатор. Не такое уж грубое изделие, как могло показаться на первый взгляд. Запирается при помощи маленького замочка, ключ от которого, скорее всего, в кармане владельца каравана.

– Слушай, а что с браслетом?

– В каком смысле?

– Как его снять?

– Тебе – никак. На замок не смотри, он механический, и нужен лишь для того, чтобы другие рабы тебе помочь не смогли. Стандартный рабский браслет.

– А если у меня будет ключ?

– Без посторонней помощи всё равно не откроешь. Чары не подпустят твои пальцы близко к артефакту.

– А разбить его можно?

– Можешь попробовать… – по тону духа было ясно, что толку от этой затеи не будет. Оставалось сидеть на нарах и слушать бурчание живота, недовольного скудной рабской кормёжкой.

Торги не заставили себя долго ждать. Мерка, Логрена, и ещё нескольких рабов, находящихся ближе всего к выходу, выволокли на помост первыми. Пока работорговец расписывал живой товар, юноша узнал о себе много нового и хорошего. Учитель у него в голове только хмыкал и под конец заявил, что если бы Мерк обладал хоть половиной тех достоинств, которые упоминал торговец, он бы уже за первые несколько дней обучения освоил магию в совершенстве. На что ученик немного обиделся.

К помосту подходили разные люди, приценивались, торговались, отходили. Через несколько минут торга какой-то бывалого вида мужчина купил Логрена. Зачем, Мерк так никогда и не узнал. Уже к середине дня, когда солнце порядком напекло юноше голову, в толпу покупателей вклинилось несколько всадников. Среди них выделялся богатой одеждой мальчик лет тринадцати. По всей видимости, дворянин с охраной. Ленивый взгляд дворянчика, в котором сквозило лёгкое презрение и ощущение превосходства над окружающими, остановился на Мерке и в нём зажёгся явный интерес.

– Вот этого, – показал он холёной ручкой с несколькими перстнями в сторону юноши. – И поехали уже из этого омерзительного места. – Он приложил к носу надушенный платочек.

Пока один из охранников расплачивался с работорговцем, Мерк присматривался к мальчишке. Хотя он и так с первого взгляда понял одно – зачем бы раб ни понадобился благородному йору, они точно не поладят.

Рихер очнулся и в первое мгновение пытался понять, где очутился. Под спиной холодная каменная плита, вокруг кромешная тьма. Пошевелив рукой, он обнаружил, что она чем-то привязана. Ремнём? Ремни… Он вспомнил. Судорожно дёрнулся, но куда там. И руки, и ноги были надёжно прикованы к треклятой каменюке. Тогда пленник затих, решая, что делать дальше. Голова раскалывалась, горло саднило, ужасно хотелось пить. Но сейчас не до этого. Не придумав ничего лучшего, Рихер начал напрягать руки и ноги, пытаясь как-то ослабить путы. Освободить бы хотя бы одну руку и тогда… Каждое движение отдавалось острой болью, проклятая сука изрезала ему всю грудь, вычерчивая ножом какие-то узоры. Но Рихер продолжал бороться, упорно, почти беззвучно, лишь его хриплое дыхание раздавалось в кромешном мраке. Наконец, осознав тщетность этих усилий, мужчина расслабился. Свежие порезы на груди открылись и по его бокам каплями стекала горячая кровь. Он не знал, сколько времени пролежал так. Может, десять минут, а может, час, но ему было о чём подумать, что вспомнить.