– Поставлю кофейник, - сказал я, снова зажигая конфорку. Гловер уселся в кресло с гнутой спинкой и взял со стола сигарету.

Прикурив от спички, он помахал ею, а потом сломал.

– Сержант из штаба, Крис Савос, передает вам привет.

– Навели обо мне справки в Грэнтэме? Молодцы.

– Он говорит, что районная полиция Ниагары выживет, только если не будет ничем с вами делиться.
– Похоже, сегодня служба была ему в радость. После моего отъезда произошло что-нибудь примечательное?

– Вы разминулись с Долтом Риммером. В четверг днем его мальчонка видел, как Эней ехал по старому проселку сначала к Литтл-Краммок, а потом обратно. Риммер решил, что вам следует об этом знать.

– Одобряю такое отношение к делу.

– Это была заброшенная дорога, которая проходит позади его дома.

Гловер кивнул, бросил окурок в пепельницу и вышел. Я отыскал банку растворимого кофе и приступил к очистке яйца. Гловер с минуту посовещался со своими людьми, после чего все они спустились к причалу. Вскоре послышался рев запускаемого мотора. Он не успел стихнуть вдали, а Гловер уже извлек из пепельницы свою тлеющую сигарету и снова уставился на меня.

– За эти несколько дней вы пережили немало захватывающих событий, сказал он мне сквозь облако дыма, рассеченное снопом солнечного света, который проникал в открытую дверь. И я тотчас вспомнил, что всего неделю назад угощал Джоан чаем, и мы смотрели, как дождь хлещет по катеру Риммера и прибивает к земле петунии. С улицы донесся смех Джоан. Так-то оно лучше.

– Насколько я слышал, Пэттен в сознании и сетует на судьбу, - сообщил мне Гловер со злорадной ухмылкой и задрал ноги на соседний стул.
– В больнице от него житья нет: грозится купить её, чтобы уволить весь персонал. Смелые речи в устах мужа, у которого пробито легкое и раздроблена лопатка.

– А что с Алин?

– За неё внесли залог. При желании может вернуться в город.

– И это вам нравится.

– Я так не говорил.

– Тем не менее...

– Тем не менее, работай она упаковщицей на птицефабрике, её бы ни за что не выпустили на волю.

– Льготы для преступников из среднего сословия?

– Не выставляйте меня социалистом, Куперман. Пожалуй, в вашем присутствии мне лучше помалкивать.
– С минуту он смотрел, как я крошу яйцо и сдабриваю его майонезом.
– Мы не сумели сохранить в тайне историю с Пэттеном. Газетчики уже набросились на нас.

– Хм.
– Я переложил свою тюрю на покоробившийся ломтик черствого хлеба. Гловер следил за мной как за канатоходцем.
– А почему вы не жалуете пишущую братию?

– Чтобы меня сфотографировали и поместили мое имя в газете?
– Он уставился на тлеющий кончик сигареты.
– Пожалуй, эта мысль вдохновляет меня куда меньше, чем прежде.

– Могу я встретиться с Пэттеном?

– А зачем? Вы тоже не из тех, кто любит выставляться напоказ.

– Если можно, я бы рассказал вам об этом по пути.

– Мне нельзя уезжать отсюда!
– Он встал и заварил забытый мною кофе.

– Здесь вам больше делать нечего, поверьте мне на слово.

– Черт возьми, Бенни, я ведь только приехал. Дайте хоть кофе выпить.

Пока он пил, я проглотил свой черствый бутерброд, запил его глотком кофе и, взяв полотенце, стер с пальцев капли майонеза и яичного желтка.

Спустя десять минут патрульная машина Гарри Гловера уже с урчанием пробиралась в сторону Хантсвилла со скоростью пятнадцать миль в час. Гарри не превышал максимально возможную скорость, но умел не терять из-за этого времени.

– Итак, что вы хотели мне рассказать?

– Погодите, я размышляю, с чего лучше начать. Дайте мне одну минуту.

Гарри ждал. Розовые выступы гранитных скальных бастионов плясали то слева, то справа от дороги. Местами проселок шел по голому камню, и я чувствовал себя Моисеем, шествующим по дну расступившегося Красного моря, волны которого окаменели и застыли вокруг нас.

– А впрочем, неважно. Начинать в любом случае надо с Мэгги Маккорд. Вы знаете, что ей весьма нелегко даются правдивые высказывания?

– Да, ходят слухи об её шотландском происхождении. Она просто так треплется. То есть, эта корка не обманет ни одного человека, достигшего тринадцатилетнего возраста.

– Однако вранья и лицедейства было больше, чем мы думали. Во-первых, имя. Она - урожденная Аделаида Тейт из Корнуолла, Онтарио. Вам это ни о чем не говорит?

– Да вроде нет. Звучит как сценический псевдоним.

– В хижине Дика я нашел книгу с исчерпывающими сведениями об этой женщине. В двадцатые годы Аделаида Тейт обвинялась в убийстве своего любовника. Она вышла сухой из воды, но её дело стало одним из самых громких в истории криминалистики. В книге говорится, что обвиняемую спасла смазливая наружность, которая в те дни и впрямь была довольно примечательна.