– Но лодка-то была ваша.

– На вид их не отличишь. Должно быть, Пэттен оставил свою выше по реке, а Кипп попортил первую же дюралевую моторку, которая попалась ему на глаза.

Сказав это, я исчерпал запас сведений, которыми мог поделиться с Гловером и Лепажем. Правда, их гораздо больше волновало, когда же перемотается пленка. Черный круг на левой катушке делался все шире. Полицейские даже не обернулись, когда я зашагал по коридору, гадая, не слишком ли накладно будет добраться до парка на такси.

28

Я почти закончил сборы. Пожитков было немного, и, судя по всему, я вряд ли смогу без содрогания взглянуть на них снова. Все это барахло следовало бы отправить прямиком в стиральную машину. Когда открылась проволочная дверь, и вошла Джоан, я рассматривал пару носков, гадая, нельзя ли сделать парк Алгонкин местом их последнего упокоения. Жалкая участь, но не самая худшая. За второй чашкой чая я уплатил по счету и сунул в бумажник квитанцию. Теперь, когда больше не надо было притворяться рыболовом и сидеть в лодке в двух сотнях ярдов от усадьбы Вудворда, мне вдруг расхотелось уезжать. Наверное, Джоан догадалась об этом по моему лицу.

– Вы могли бы ещё позагорать на мостках. Или помочь Майку заново покрасить нос лодки. Или поколоть дрова. До листопада надо заготовить большой штабель.

– Перестаньте, Джоан. Какое же это лето? Передохните немножко.

Она только засмеялась сквозь зубы.

– Я уже сказала Майку, что передумала и хочу другой подарок ко дню рождения. Мне была нужна новая бензопила. Старая в ужасном состоянии.

– Угу.

– А теперь я сказала ему, что хочу два платья.

– Молодец!

– Я должна была догадаться, что вы сыщик.

– Почему?

– Просто должна была, - она со значением посмотрела на меня, но я не уловил этого значения.
– Хижины сданы до пятнадцатого сентября, а мотель аж до Дня благодарения. И это - когда я уже думала, что мы прогораем. Статья в торонтской газете совершила чудо. А теперь, наверное, все это будет и в других газетах. Подумать только: "Нью-Йорк-таймс"! Казалось бы, люди должны держаться подальше от места, где совершено три убийства, но вместо этого звонят в "Лук репчатый" и оставляют мне свои номера. Неужели мы так кровожадны, Бенни?

– Людям это свойственно.

– Приедет какой-то журналист. Говорит, что хочет снять все это для телевидения.

– Сначала возьмите у него заверенный чек.

– Да уж не забуду. Чем вы теперь займетесь?

– Для начала просмотрю почту за неделю, оплачу счета, обновлю лицензию, проведу с владельцем здания переговоры об аренде конторы, успокою родителей.

– Рада, что вам не придется бездельничать. Вы хорошо ладите со стариками?

– Да, они ничего. Мать прекрасно стряпает. Обедать у неё по пятницам - одно удовольствие, и я с радостью возобновлю эти трапезы.

Джоан с задумчивым видом припала к чашке.

– Жаль, что вам не удалось толком поудить рыбу. Бьюсь об заклад, что, набив руку...

– Да, знаю. Но я никогда не стану таким же заядлым рыболовом, как Ллойд. Оно и к лучшему: меня уже начинает коробить при виде рыбы.

– Что же мне тогда делать с шестифунтовой форелью, которую Ллойд и Сисси попросили вручить вам в качестве прощального подарка?

– Завтра пятница. Отдам матери, пусть сделает рыбу по-еврейски.

Уложив пожитки в машину, я задним ходом подъехал к хижине Мэгги, заглушил мотор и вслушался в тишину. Потом вылез и постучал в дверь. Сначала я подумал, что Мэгги нет дома, но потом услышал шарканье тапок по голым сосновым доскам.

– Ах, это вы. Я-то полагала, что вы уже отбыли. Уж и не чаяла вновь лицезреть вас на этом свете.

Мэгги говорила усталым голосом и выглядела просто ужасно. Под глазами - лиловые круги, кожа висела мешком, как будто плоть под ней вдруг скукожилась. На Мэгги был подпоясанный ремнем халат цвета пламени. Она открыла мне дверь, и я протиснулся в дом. Тут царил беспорядок. На кофейном столике стояли бутылка виски и стакан. Воды я не заметил.

– Извините за грязь, - сказала Мэгги, обводя комнату дрожащей рукой.
– Я нездорова.

– У вас были трудные времена.

– Вы так думаете? Вы правда так думаете?

– Ну...

– Вот что я вам скажу, Бенни. Все всегда было хорошо. Я прожила уже долго и неизменно выплывала на поверхность. Мне везло. Меня любили. Не так уж много на свете людей, способных похвастаться и тем, и другим. Хотите выпить? Чай у меня кончился. То есть, вряд ли я сумею заварить, даже если узнаю, где Сисси хранит его. Она пытается утешить меня, заставить смириться с тем, что я не в силах изменить. Как там говорится: имей мужество принять... Впрочем, неважно. Альберт. Альберт был хороший человек. Все его любили, а он любил меня. Несчастную своевольную дуру, влюбленную в Ричарда так, что меня невозможно было оторвать от него.