Жалеть Багримова, как ни крути, не получается, да и не за чем. В этот момент мне жаль ещё не рождённого малыша, поэтому, несмотря на все указания психологов, я опускаю ладонь на живот и посылаю ему своё тепло.

Мне не позволено его любить, но я никому и никогда об этом не расскажу.

— Размер желудка по-прежнему увеличен, — произносит Варвара Степановна. — Сейчас Багримова позову и покажу, что именно меня смущает.

— Может, не надо? — попискиваю на кушетке.

Мне не слишком хочется, чтобы Тимур видел меня в таком виде — с гелем на обнаженном животе, но он заказчик и имеет полное право на то, чтобы знать о собственном ребёнке всё. Я лишь сосуд, который необходим ему для вынашивания.

— Ещё чего! — возмущается доктор. — Лежи смирно, Яна, не то откажется от ребёнка. Куда девать потом будешь?

— Что Вы такое говорите, Варвара Степановна! — пугаюсь.

— Думаешь не бывает такого? — ухмыляется доктор. — Я всякого повидала за время работы здесь. Биологические родители разными бывают — кто-то идёт на этот шаг, потому что безуспешно пытается зачать ребёнка десяток лет подряд, а кто-то, потому что не хочет портить фигуру и верит в мифы о том, что после родов женские половые органы растягиваются до невероятных размеров.

Я тихонько смеюсь и не могу поверить в то, что такое на самом деле бывает. Лена, во всяком случае, показалась мне не такой. И нет, я защищаю её не потому, что обижена на Тимура или из женской солидарности. Она правда выглядела милой и заботливой будущей мамой.

— Смешно тебе, Ян? — качает головой доктор. — Всё, я зову заказчика.

Варвара Степановна выходит из кабинета, оставляя меня одну. Я перевожу взгляд на монитор аппарата УЗИ и вижу там застывшее чёрно-белое изображение малыша. Я перелопатила много статей о том, что бывает при увеличенном размере желудка у плода. Самый неприятный, но не смертельный исход — это операция, которая может понадобиться сразу же после рождения.

Когда Тимур заходит в кабинет ультразвукового исследования, мне второй раз за час хочется провалиться сквозь землю. К счастью, он ведет себя вполне деликатно и опускает взгляд не на меня, а на монитор.

— Я ставлю диагноз гастромегалия плода, — произносит доктор. — Нужен будет чёткий контроль, Тимур Каримович.

Я вижу, как Багримов плотно сжимает челюсти и впивается взглядом в экран, будто может понять там больше, чем кандидат медицинских наук. Мне сложно представить его отдающим ласку. Кажется, что он умеет только брать и пользоваться, отчего малыша внутри меня становится до боли жалко. Что, если ребёнку и правда потребуется операция? Как же он будет… без материнской любви? Чтобы окончательно не разреветься, я предпочитаю не думать об этом сейчас, полагаясь на ошибку УЗИ.

— Суррогатной матери вашего ребёнка нужно будет приехать в среду, — произносит Варвара Степановна. — Плановая сдача анализов и осмотр.

Нервно закусываю губу, потому что сдача крови — худшее, что может быть со мной.

— Яна, Вы будете свободны в среду в восемь утра? — поворачивается ко мне доктор, протягивая салфетку.

— Будет, — отвечает вместо меня Тимур.

Мои брови изумленно ползут вверх, а в венах тут же закипает адреналин.

— Нет, не буду, — произношу, не подумав.

Спонтанный порыв, который вырывается из меня ради протеста напыщенному индюку, который считает, что всё за деньги покупается. Даже моё личное время.

— Так на какое время мне сделать запись? — испуганно спрашивает доктор.

— Я могу приехать в десять.

— В десять у меня важная конференция, — произносит Тимур, испепеляя меня своими чёрными глазами.

Невозмутимо сажусь на кушетке и одергиваю блузу вниз, чувствуя, как пылают мои щёки. Не знаю, что в меня вселилось, но сейчас уступать ему я не намерена.

— Я могу приехать на приём одна к тому времени, которое мне подходит, — пожимаю плечами. — Если вы так сильно заняты, Тимур Каримович.

Заткнись, Яна. Господи, заткнись. Квартира… Квартира… Вдали от мамы. Нужно только потерпеть и слушать Багримова. Не жить же тебе с ним, в конце концов.

— Ладно, — отвечает Тимур ледяным тоном. — Сделайте запись к десяти, Варвара Степановна. Мы будем. Оба.

— Хорошо, — соглашается доктор. — К десяти так к десяти. Главное, чтобы не после обеда.

Мы выходим из клиники спустя десять минут. Тимур быстро идёт по направлению к парковке, а я едва успеваю его нагонять сзади. Вспоминаю тот момент, когда искала его узнав о беременности. Как унижалась, поехав в ночной клуб его друга. Как мечтала о том, что он извинится за своё поведение и скажет, что в тот момент, когда выгонял меня, предлагая деньги, был не в себе, а совместный ребёнок всё исправит. Ничего подобного, конечно же, не было бы.

Рожала я одна, и никто, кроме Дианы и мамы, не встречал меня из роддома. Родительница едва сдерживала раздражение, а медсестры сочувствующе кивали головами, узнав о моем статусе матери-одиночки.