Шрифт:
Я опускаю руки и отхожу от Сони на шаг назад.
— Это правильное решение, — киваю. — Ты — молодец, детка.
Глава 47. Снизу и сверху.
Соня
— Так, — преподавательница спускает на кончик носа очки и поправляет шаль на плечах. — Посмотрим кто из вас выжил после нового года…Артемьев? — зачитывает с тяжёлым вздохом.
— Это кто вообще такой? — катится по аудитории шёпот.
— Ясно, понятно, — хмыкает женщина и что-то помечает в журнале. — Ахтырская?
Я вздрагиваю при упоминании фамилии Олеси. Ее действительно нет на паре. И первым моим порывом, конечно, было позвонить и спросить, что случилось, но я смогла себя остановить. Достаточно.
— Чудная, где твоя подруга? — допытывается преподавательница.
— Я не знаю, — жму плечами.
— В туалете она, — отвечает кто-то из девочек с задних парт. — Сказала, что плохо ей там стало.
— Иди сходи, Чудная, — кивает мне преподавательница. — Проверь пульс.
— Я? — переспрашиваю чуть заторможенно, пытаясь найти причину отказаться.
— Ну ты, ты, — кивает мне. — Давай бегом, кому сказала, — продолжает она бескомпромиссно, — а все остальные пишем…
Я, нехотя, встаю из-за парты, беру телефон и выхожу из аудитории.
Закрываю дверь и торможу.
Идти или нет? Сказать, что не нашла.
А вдруг Олесе там правда плохо?
Совесть заставляет мои ноги двигаться в конец коридора.
«Просто зайду, спрошу как дела и уйду.»
Повторяю эту фразу про себя, как мантру.
Жму ручку туалета, открываю дверь и сразу вижу возле раковин Олесю, которая жадно пьёт воду из-под крана.
— Привет… — замираю на пороге.
— Привет… — она хрипло прокашливается, выключает воду и выпрямляется, вытирая рукавом губы.
— У тебя все нормально? — киваю ей.
— Ну так себе… — она неожиданно грустно усмехается и вдруг протяжно, по-детски всхлипывает. — Сооонь. Обними, меня, пожалуйста…
Я деревенею. Сердце разгоняется и бьет кровью в виски, требуя подойти. А голова кричит, чтобы не смела! Ни за что и никогда!
— Извини… — качаю головой. — Я не могу.
— Прости меня, — понижает голос Олеся. — Я сама себя наказала. Страшнее некуда.
— Ты о чем? — холодеет у меня в желудке.
Олеся скашивает взгляд в бок и тяжело выдыхает воздух, будто собираясь с духом.
— Я беременна… — всхлипывает она.
— О Боже, — я прислоняюсь спиной к стене. — Это точно? — переспрашиваю.
— Уже все унитазы тут пометила, — закрывает она лицо ладонями и, качнувшись, опускается на подоконник.
Я слышу, как она беззвучно плачет и не могу от неё закрыться. Больно, больно! Очень!
Не выдерживаю нашего расстояния. Подхожу и сажусь на другой край подоконника.
— Ты совсем не хочешь ребёнка? — Спрашиваю дрожащим голосом.
— Я бы оставила, Сонь, но мы же пили, курили, как черти. А Олег… он же вещества, оказывается, разные принимал. Я думала просто характер такой. Сама почти истеричкой стала… Может, и мне что-то подмешивал.
— Ты же говорила, что не любишь его? — говорю я совершенно невпопад, имея ввиду, что нужно предохраняться, если у вас не серьезно или не понятно, как у нас с Сергеем.
— А я и не любила. — отзывается подруга, — Просто в какой то момент поверила, что лучше него мне не светит…
— Почему ты мне не сказала? — я обессиленно прикрываю глаза. — Почему не поделилась?
— Потому что ты бы осуждала, — хмыкает Олеся. — Говорила бы правду в глаза, а ее никто не любит. Потом ещё Северов этот твой появился. Я как тебя счастливую в новом пальто увидела, сразу поняла, что ты мужика козырного отхватила. И как тут расскажешь…
— Кошмар какой, — я зарываюсь пальцами в волосы и поднимаю их от корней. — Ааааа! Олеся! — не выдерживаю я, повышая голос. — Ты же понимаешь, что я вообще теперь не понимаю, как с тобой общаться! Меня чуть не убили, могли ограблением подставить на большие деньги, да ещё ты сама! Как ты могла взять кулон! Я все знаю! — говорю почти рыдая, остро переживая зарытое поглубже предательство лучшей подруги. Почти сестры.
— Нет, — мотает головой Олеся. — Все не так было. Я клянусь. Кулон твой случайно между подушками диванными в клубе нашла. Отдать хотела, а вспомнила про него только на следующий день к вечеру, когда протрезвела. Решила, что на новый год с платьем надену, а потом верну. Ну а дальше — ты сама все знаешь. Прости меня, пожалуйста, за всю ту дичь, что я тебе наговорила. Ты — самая лучшая. Ты это заслужила и заработала, а я на дно пошла. — Олеся глубоко вдыхает и откидывается головой на стекло. — А когда ты летишь вниз, остановиться невозможно. Ты зол, обижен, предан, мир кажется гадким и несправедливым… Извини, «виноватой» оказалась ты. Если скажешь, забрать кулон у мамы Любы, я заберу и все расскажу.