И тут она засмеялась. Вспомнила, как от страха выпила весь спирт из бутылки, оставленной на тумбочке сиделкой. И было это… Не далее как вчера? Или сегодня? Ладно, проехали. Недавно, короче. Она тогда слышала уже отдалённо, как поливает её на чём свет стоит эта смешная полуграмотная сиделка. Словами какими смешными кидается: «Мне попадёт! Мне попадёт!» (Самые смешные слова в хосписе! Смешнее не бывает.)

Она неуклюже сползла с каталки и в одной сорочке и, шатаясь,босиком зашлёпала в коридор.

И вскоре страшный, звериный крик разорвал тихую равнодушную ночь.

2

«ХОСПИС»

2

Мария укладывала вещи в сумки. Она уходила из монастыря, где прожила почти два года, работая при кухне.

У неё когда-то был солидный дамский чемодан для ручной клади, но колёсики отвалились, да и крышка от сильного удара об пол треснула. В общем, сгинул чемодан в небытие. И сейчас персонально для неё монахиня Леонидия достала из кладовки две старые большие клетчатые сумки, в которых челноки возят свой товар, и Мария складывала туда как разное барахло, так и безусловные ценности: «Евангелие», молитвослов, акафисты, жития святых, увесистую подарочную книгу с портретом Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны. той самой, что основала в Москве обитель милосердия.

Щёлкнули «молнии» на сумках. Всё. Мария последний раз обвела глазами келью, ставшую родной. Семь кроватей стоят рядком. Старенькие подушки и одеяла. Старенькие покрывала. Видавшие виды занавески. Всё более чем скромно, но вместе с тем образцово аккуратно. Мария прощально вздохнула. Кто знает, может, ещё вернётся? И сразу тряхнула головой. Душа рвётся в мир! Устала от тишины. Хочется городского шума и суеты.

Мария повязала голову батистовым платочком и стала похожей на старушку. Она накинула чёрный потёртый плащик, подхватила сумки и направилась к выходу.

…

На улице вовсю резвилось солнце. Весенний ветер сильно поддувал, но он была тёплый и оттого до одури приятный.

Мария вышла и зажмурилась. Как хорошо! Потом вдохнула в себя побольше воздуха и быстро зашагала по дорожке, беспокойно вертя голой: вот Кресто-Воздвиженский храм, вот Иерусалимский, а вот Вознесенский собор - все три монастырских сокровища. Возле собора она остановилась и, перекрестившись, сделала глубокий поклон, как всегда делают монахини на службе.

– Мария!

Она оглянулась. Послушница Наташа плыла по дорожке. «Церковничать идёт в Кресто-Воздвиженский храм», - подумала Мария.

– А я на послушание иду; церковница сегодня в Кресто-Воздвиженском,- сказала Наташа.

Мария улыбнулась. Она знала много про Наташину жизнь и, если и не любила, то очень уважала её за выдержанность и доброту. Та была родом из Питера, осталась сиротой в четырнадцать лет и, чтобы не быть обузой сестре, рано начала работать, полностью обеспечивая себя, при этом умудрялась ещё и учиться и даже закончила институт, получив диплом метеоролога. А в двадцать пять приняла решение – уйти в монастырь, отмаливать свой род, и, чтобы обратного хода не было, уничтожила свои документы: диплом, трудовую книжку. Сначала несколько лет служила в Невской лавре, потом по благословению своего духовника приехала в подмосковный монастырь, сюда, где и встретилась с Марией.

Мирские знакомые не понимали Наташу; сестра ж у неё была замужем за весьма состоятельным человеком, и Наташе светила прекрасная возможность выгодно устроиться в северной столице, а она - в послушницы, где тяжёлая работа - норма.

Но для Марии всё было как дважды два. У Наташи не зарубцовывалась рана от потери в детстве. В монастыре она, как бы, чувствовала присутствие матери; здесь ей было не так больно и не так одиноко. Однако в инокини Наташа не постригалась; двадцать лет служила послушницей и при случае могла уйти обратно в мир.

А Марию «попросили» уйти. Игуменья благословила: «Так долго в монастырях не паломничают. Вам нужно идти в мир. Вас ждут». Да кто?.. Мария даже обиделась; вот не знают, а говорят; а она уже здесь привыкла. Хотела всплакнуть, да не стала воочию свою беспомощность всем показывать. Люди разные, далеко не идеальные, одна работница Зинка-пьяница, которая за словом в карман не лезет, чего стоит! Её терпят за то, что может самую грязную работу выполнять, но в основном из-за того, что игуменья заступается; понимает, что в миру Зинка вконец сопьётся, а здесь за ней присматривают.

А работница Люся-блаженная? Безобидная, безотказная, но и болтливая при этом; всё про всех знает и при случае выложит во всех подробностях тем, кому не положено знать, в общем…

– Уходишь, не простившись? – улыбнулась Наташа.

– Прощай, - кивнула Мария.

– Ты уже наша, своя. Иди в сёстры! Если в монастыре служить останешься, Господь может простить грехи твоему роду до седьмого колена, и у твоих близких жизнь наладится.

– Нет. Этот монашеский подвиг мне не по силам. Просто работать – одно, а обет давать – другое.