Наконец, мои родители теряют дар речи. Папе требуется много времени, чтобы собраться с силами и сказать:

— Мы близко, так близко...

— Вы готовы обречь Джози на адскую жизнь только для того, чтобы больше не горевать. Но, погодите! Вы будете продолжать горевать. Точно так же, как мне пришлось оплакивать своего отца через несколько месяцев после того, как я узнала, что он на самом деле не утонул. Помните, как вы заставили меня думать, что он утонул? — слёзы снова выступили у меня на глазах. — Неудивительно, что вам всё равно, если Джози превратится в монстра. Вы все уже монстры.

Тишина, которая следует за этим, кажется, длится годами. Я тупо гадаю, не попытаются ли они снова заставить меня работать на них. Что ещё они могут сделать со мной? Возможно, уничтожить моё измерение. Это был бы единственный способ навсегда избавиться от меня как от опасности.

На мгновение я представляю себе наш дом в Беркли Хиллз, с его уютными большими комнатами, растениями в горшках и радужным столом, дощатой стеной уравнений и постоянной болтовней о научных теориях, дурацкими шутками и безграничной привязанностью. Кажется, что этот дом символизирует весь наш мир, тот, который вот-вот будет потерян.

— Посмотри, — наконец говорит мама, указывая на стеклянную камеру. — Маргарет, пожалуйста, просто посмотри.

На что посмотреть? Комната пуста или нет?

У меня отвисает челюсть, когда я понимаю, что в центре комнаты находится полупрозрачная фигура цвета тумана, почти невидимая. Через несколько мгновений я наконец узнаю то, что вижу: Джози. Она лежит, прижав руки к сердцу, в той же позе, в которой, должно быть, она активировала свою Жар-птицу для последнего рокового прыжка. Вселенная или вселенные, которые Триада уже уничтожила, отправили свои осколки обратно, и этого достаточно, чтобы воссоздать эту часть её — намёк, тень, только намёк на тело, которое они пытаются оживить.

Когда они смотрят на старые картины в инфракрасном свете, иногда они видят тени фигур, которые художник закрасил, или очертания людей, которых он хотел нарисовать, но в конце концов решил оставить. Вот кем Джози стала сейчас, просто расплывчатой тенью, которой больше нет места.

— Ох, — говорю я. — Пока ещё не чудовище. Всего лишь призрак.

— Маргарет, прекрати, — рявкает папа. — Мы не можем бросить. Не так близко к успеху. Даже если...если...

Даже если мы знаем, что это неправильно. Вот этого он и не говорит. Мама и папа больше не могут лгать самим себе, но они также не могут повернуть назад. Их маниакальная приверженность не позволит им, и они не могут позволить Джози уйти, не тогда, когда они действительно могут видеть её лежащей здесь, так близко к воскрешению.

Я должна освободить их. Я должна освободить Джози. У меня есть последний шанс остановить это, если я начну действовать прямо сейчас.

Пока мои родители, как зачарованные, смотрят на лицо моей мёртвой сестры, я прижимаю связанные руки к груди, у меня как раз достаточно свободы, чтобы обхватить пальцами Жар-птицу. Прыжок ничего бы не изменил, и это спасло бы меня только на несколько часов или дней.

Но в этом медальоне хранится невероятная сила и в Москве Пол показал нам всем, как настроить его на перегрузку.

Я закрываю глаза. Я представляю себе его руки, подражаю его движениям. Я всё правильно поняла? Слабая вибрация между пальцами говорит мне, что я это сделала.

— Джози никогда бы этого не захотела, — говорю я. — Ни ваша версия, ни моя, ни какая-нибудь другая Джози. Она бы так и сказала.

Мои родители смотрят друг на друга, более удивлённые и встревоженные, чем я ожидала.

— Неважно, как долго нам придётся с ней работать, — наконец говорит мама. — Или насколько это трудно. Мы снова соберём Джози воедино.

От Жар-птицы в моих руках исходит слабое тепло, как будто я только что закончила путешествие. В каком-то смысле так оно и есть.

— Я не это имела в виду. Джози не сможет жить дальше, зная, сколько людей погибло, чтобы она могла жить. Она будет ненавидеть себя за каждый вздох. И она никогда не будет чувствовать то же самое к вам, или к другой мне, или к Конли. Значит, вы лишаете её всех, кого она когда-либо любила. Какое это воскрешение. Вы не вернёте её с небес. Вы хотите, чтобы жизнь Джози превратилась в сущий ад.

Но я могу спасти свою сестру. Я могу спасти весь свой мир. Всех, кроме Пола.

Металл под моими ладонями нагревается ещё больше... становится горячим...

— Что это за звук? — папа, который пытался игнорировать меня, резко оборачивается и смотрит на меня. Его глаза расширяются. — О господи.

Как можно быстрее я поднимаю Жар-птицу над головой и швыряю её в стекло. Стекло разлетается вдребезги и осколки разлетаются во все стороны. Сама Жар-птица приземляется в середине призрачной полуформы Джози, тела, которое только сейчас снова становится видимым, и на мгновение она светится красным там, где должно было быть её сердце. Моя мать кричит, и я задаюсь вопросом, насколько большой будет бум.