– Лаврентий Петрович, мы могли бы попросить у них видео запись, – семенила следом Любочка, – вы наверняка узнаете воровку.

– И что? Вызвать ведьму на ковёр и запретить колдовать?

Милая добрая честная Любочка с совершенно человеческой моралью. Как бы с ней и с этой стороны провести ликбез? Пожалуй, он доверит это сложное дело Алевтине.

– Возможно мы так и сделаем. А сейчас поедемте в контору. Хочу посмотреть, что там замерял дизайнер с янтарным вывертнем.

Любочка опять ничего не спросила, наверняка сопоставив. Не помощница – золото.

До конторы было рукой подать, но дневные пробки, естественно, не дали Ленту расслабиться и насладиться отдыхом за рулём. Куда уж там! К конторе он подруливал в мыле. Как хорошо, что Любочка при необходимости умела быть не только незаметной, но и глухой.

Выпрыгнув из «Мазды», помощница взбежала на пристроенное крыльцо и пырнула ключом в бронированную дверь под вывеской «Версия». Дверь подалась легко, пропуская Любочку вовнутрь. Лент за ней не торопился – пусть сначала отключит сигнализацию. Глупая вещь в логове ведьмака, защищённом оберегами, но объяснишь-то не всякому.

Поначалу, в октябре, «Версию» хотел оставить за собой партнёр Лента, бородач и бывший участковый Славик, Вячеслав Сергеевич. Под вывеску заглядывали не только тёмные, поэтому и в привычном сыске была необходимость. А уж к Славику по старой памяти ходил весь микрорайон – его, как участкового, в своё время любили, народ он не обижал, бомжей от теплотрасс и из подвалов не выковыривал. Ушёл из милиции сам, когда на отделение спустили первую квоту по разгону демонстраций. Это было не про него.

Лент понимал, что Славику одному такую статью расхода, как офис, не потянуть, и даже хотел поучаствовать материально, но вмешалась супруга партнёра, Виолетта, огорошив мужа новостью об очередном пополнении семейства «на старости лет», так что «Версию» в итоге договорились свернуть. Мебель и оргтехнику потихоньку распродавали по сарафанному радио, а документы Любочка описывала и рассовывала по соответствующим архивам.

Опустевшая контора встретила Лента пронумерованными от руки коробками и голыми белыми стенами с пыльными очертаниями былых настенных украшений – вот здесь была картина, а тут диаграмма «при пожаре»… Чёрный хаос змей-проводов на сером ковролине и одинокий телефон-факс на полу у окна не давали забыть, что когда-то данное помещение было офисным. Любочка развернула пластиковые жалюзи, солнечный свет тут же раскрасил подвисшую в воздухе пыль в полоску, и мрачное ощущение немного сгладилось. Этой конторе Лент был обязан многим, он любил свою работу и любил свой коллектив. С секретаршами везло не очень, но тут уж… главное, чтобы клиенты были довольны.

Взгляд непроизвольно стал прощальным – магазин, значит? Ну, магазин, так магазин. Любочка копалась у дверцы массивного сейфа, встроенного в стену – тот достался конторе от предыдущих съемщиков и останется следующим – а Лент вспоминал. Все же эта пятиэтажка в районе вольной планировки, по сути во дворах, утопающая в зелени и тишине, была по-своему невероятным местом. Казалось бы, само воплощение дискретности, однако в конторе никогда не было тихо. Чего здесь только не происходило. Род деятельности, что первый что второй, само собой, оба неспокойные, но и в остальном… Одни только соседи чего стоили. Будка сапожника, например. Без удобств и отопления, нарушая все возможные стандарты, она цеплялась за жизнь запахами клея и золотыми руками лысого Леонида, для которого «Версия» стала своего рода вторым домом, в лице кухоньки и туалета. Сейчас будочка стояла закрытой и занесённой снегом.

А ещё Лент вспомнил пышногрудую блондинку из смежной квартиры, не переделанной под офис. Соседка наведывалась к ним всякий раз, когда «Мазда» (а до неё «Тойота») парковалась у входа. Будто стерегла. Он ничего не мог поделать и ничего не мог предложить этой на всё готовой женщине, кроме вежливой улыбки. Закончилось тем, что однажды, углядев Лента выходящим из конторы под руку с Савилой, соседка завила волосы и перекрасилась в рыжий цвет. Тогда он не удержался и расхохотался ей в лицо. Потом извинялся, конечно, но домашнее печенье появляться на кухоньке перестало.

Странно, что он сейчас вспоминает о соседях. Мог бы вспомнить о бешенном охотнике, сменившем прошлой осенью три сосуда, опустошив все три до дна. Три свежие смерти на совести Лента. Он так и не успел его поймать, хотя и шёл по следу несколько месяцев, с лета, подбираясь всё ближе.

Мог бы вспомнить о плакальщице, каким-то чудом заснятой на телефонную камеру школьником. Сколько после этого пришлось чистить мозгов, даже Любочка бы запуталась, если бы знала. Для неё это дело мелькало в отчётах, как «дело о сфабрикованном видео». Плакальщицу наказали – нужно жить в ногу со временем, это раньше показываться детям было безопасно.

– Любочка, а что за визжащая старуха к вам приходила? Не Тощая Уна, случайно? Волосы клочьями и, когда рыдает, подвывает так «ууу…», будто выпь?

Любочка удивлённо кивнула, и он объяснил: – Плакальщица одна, старая знакомая. У нас их мало кто знает, они не из славянского фольклора. А Тощую Уну я лично предупреждал, чтобы больше не показывалась. Надо же, вернулась, не побоялась.

– А смерть с косой – из славянского?

– Смотри-ка! И Анку к вам заглядывал!

Любочка ничего не сказала, только опустила глаза. Лент проследил за её взглядом и уткнулся в развороченный ковролин. Зрелище то ещё. Будто волокли что-то острое и тяжёлое. Помнится, стоял в углу железный несгораемый шкаф, его что ли?