«Не нужно было снимать, – вздыхала Алевтина, – вещи, которые спасают жизнь, становятся хорошими талисманами».

Лент не спорил, снял только потому, что ухо нужно было подлечить, оно оказалось разодранным в кровь. Подлечить, к слову, удалось не до конца – шрам останется. И от кошачьих когтей тоже, а уж казалось бы, невелико ранение... Ответ был прост – руны Алевтины бесследно устраняли любые повреждения, кроме магических.

Вчерашний день, тот самый «понедельник день тяжёлый», клан провёл в реабилитации. Как и позавчерашний, воскресенье, только тогда они ещё и убирали. Лента вытащили из-за Черты, как оказалось, в воскресенье к обеду, вскоре поддерживать защитный круг стало сложно – слишком много народу искало вход в банкетный зал, мимо которого по какой-то причине всё время проходили, не замечая. На вечер в зале было запланировано мероприятие, и ведьмы выкладывались по полной: подлечивали подруг, внушали нужные воспоминания персоналу и попросту работали швабрами. За групповую эвакуацию отвечали синие – отец, заинтересованный намёками Лента, не поскупился на инструкции, и клановый механизм сработал как часы: выдохшихся ведьм развезли по городу (а позже и по стране) со всеми возможными удобствами и предосторожностями, ну и медиа-поле отследили, как всегда, чтобы ничего туда не просочилось о странных событиях на Цветном.

Случай с сумасшествием Бригитты оказался необычным, «она заблудила» – так сказала мара, которую позвала Любочка. Поняла мару только старая Айа, молча кивнула и сказала, что заберёт Бригитту с собой в Ростов, покажет лешим.

А Савилу забрали Лент с Алевтиной. Рыжая ведьма пришла в себя ещё во время уборки, но странно молчала, и Алевтина заявила, что никуда не отпустит подругу, пока та не заговорит. Привезла домой, накормила, спать уложила, всю ночь колыбельные пела. Что отягощало ситуацию – Руфуса они так и не нашли. Где-то на задворках подсознания Лента царапалась гадкая мыслишка, уж не поменялись ли они с котом местами, самой Савиле такое молчание свойственно не было… Но к вечеру понедельника она решила заговорить. Обняла Алевтину, вызвала такси, и как была, в спортивных вещах Лента и в гостевых тапочках, отправилась домой. Ленту досталось сухое «Потом поговорим» и ворох белого мусора, из которого торчали каркасы крыльев.

Ну, хоть не Руфус, и то хорошо, а что «потом» – так это не за горами, Лент подождёт.

То есть по состоянию на вечер вчерашнего дня он ощущал себя готовым к новым свершениям и упаковывал последний чемодан. И если бы с утра не пропала серьга, сидел бы сейчас в салоне автомобиля на пути в аэропорт.

Куда она могла подеваться?

В какой-то момент пришлось решать – останавливать поиски или менять билеты. Он выбрал первое.

Обновил, уходя, обереги, благо злости сейчас хватило, и присоединился к дожидающейся его в автомобиле Алевтине: – Ничего не забыла? Паспорт, билет, деньги?

Кормилица посмотрела не него странно. Эта формула была ей чужда. Ну, разве что, паспорт, как новая игрушка, а остальное – за это всегда отвечали другие. Он понял, что сглупил, пробурчал что-то извинительное, чтобы она не волновалась, и уставился в окно. Шёл снег. «Где-то на белом свете…» Да уж, на белом свете чего только нет, даже чёрных. Один чёрный точно есть, сильный и хитрый, и хорошо бы Ленту на этом вопросе сосредоточиться.

К перелётам он относился, как к данности, не важно, где ты находишься, главное – что тебе нужно за это время сделать. Сейчас требовалось думать, и он думал. Анализировал. Соображал, где искать те самые недостающие информационные фрагменты. Перечитал всю предложенную в самолёте периодику, повздыхал о состоянии рынков (с чего бы?) и расспросил Алевтину о серьге Ашола. Сказать правду, в деталях Алевтина сильна не была. Да, якорь. Да, от сглаза. Но так, чтоб за Черту… Да если б она знала, что Лент за Чертой, разве бы затеяла это «тянем-потянем-вытянуть не можем»?

Не знала, значит… А зачем руну именную на руке рисовала?

На этом вопросе кормилица тушевалась, говорила что-то о предчувствиях, но точно объяснить свои действия не могла. Была у них с Анной такая традиция. В до-телефонные времена Алевтина носила на руке именную руну Анны, а та – её. И если одной требовалась другая, то доставало только позвать. В случае с Лентом именную руну Анны Алевтина нарисовала по наитию, да ещё и заговорила на призыв в случае опасности. Руна была на месте, писанная не чернилами, то есть временная, но теперь она останется с Лентом, как и шрамы, навсегда – он это чувствовал. Конечно же, он не удержался и попробовал её активировать, даже несколько раз, только ничего не вышло.

Потом был Гатвик, паспортный контроль и «Добро пожаловать, господин Скорз-младший». В этом он с отцом согласился сразу, в местную тусовку лучше зайти с адаптированным именем – Лоренс – и с отцовской фамилией, а приставка «младший» подскажет кому надо, что это не совпадение. Подскажет и отвалится со временем, поскольку прав на существование в их случае не имеет.

Первые несколько дней Ленту и Алевтине предстояло провести у отца, в таунхаусе на Коннот Сквер. Отец с самого начала сказал, что предпочитает, чтобы сын поселился поближе. Не так близко, конечно, но тут вмешались обстоятельства – для москвичей был снят дом по соседству, его ремонтировали и шпиговали безопасностью исключительно синие и… не уложились в сроки. Неслыханно, но это было так. Неожиданно потребовалось большее количество разрешений, чем они рассчитывали, и в борьбе с английской бюрократической машиной, отвечающей за историческое лицо города, клан потерпел поражение. Отец смеялся: когда выигрываешь большие войны, в мелких сражениях проигрывать не стыдно, поэтому пригласил Лента и Алевтину занять третий, гостевой этаж собственного дома. А Любочка подъедет позже, как только инспектор поставит последнюю подпись в документах, разрешающих заселение отремонтированного мьюз-хауса.

– Как дела? Как долетели? – таким домашним Лент не видел отца никогда. В тёмно-синем махровом халате, тот встречал гостей с газетой в руках у самых дверей. Гостеприимство? В исполнение королевского советника Питера Скорза? Мило.

Алевтина квохтала, как истинная наседка – она так соскучилась по милому Пьеро! – но мужчины быстро водворили её наверх: «поздно, спать пора, завтра поговорим» и заперлись в столовой.

Сегодня в саду не было подсветки и французское окно казалось зловещей чёрной дырой в неизвестность, как и тот разговор, которого пытался избежать Лент, но, судя по подаваемым отцом знакам, разговору предстояло состояться прямо сейчас.

– Ты уже читал? – взволнованно прошептал отец, как только Лент затворил за собой дверь. Читал?

– Что-то из наших приключений просочилось в прессу?

– Ты невозможен, – старик накрыл колени халатом, усаживаясь в кресло. – Любить себя – это исключительно важное качество, но Земля пока вращается вокруг солнца, а не вокруг тебя, Лаврентий.

С этими словам он протянул сыну газету, с которой не расставался от самой входной двери. Неужели Лент чего-то не доглядел в периодике? Ведь он прочёл все основные печатные издания! На протянутый ему выпуск «Вечернего Стандарта» – такие газеты бесплатно раздают в метро – он уставился с удивлением. Первую страницу благопристойного рупора новостей среднего класса украшало сообщение о смерти знаменитого кутюрье: с фото на Лента смотрели знакомые квадратные очки и кошачья морда на фоне Эйфелевой башни.