***

Постоянные посещения кабинета Татьяны Алексеевны во время школьных занятий необходимо было прекращать, тем более со временем для этого настал благоприятный момент. По поведению Ани можно было сказать, что она более-менее раскрепостилась и вроде как — приглядывалась Краснова — стала ей доверять. Предупреждая возможный скандал с Ириной Васильевной по поводу прогулов Ани в кабинете психолога, Татьяна Алексеевна не долго думая, но с небольшой опаской разрушить зыбкое строение их отношений, начала разговор.

К большому удивлению Татьяны Алексеевны, в ответ Аня только смешно фыркнула, демонстрируя свое как-бы разочарования и лишь якобы невзначай обронила, что в таком случае ей придется больше «бродить по улицам этого фасадного городишки». На это Краснова неаккуратно заметила, что Ане лучше всего гулять после школы, потому как не мешало бы «подтянуться», но в ответ на это предложение встретила не примирительно-раздраженный взгляд. Во всяком случае, основного Татьяна Алексеевна добилась: теперь Аня ходит строго по пятницам после занятий, и при этом, выстраиваемое ею отношение с девочкой не дало видимой трещины.

3

— Аня, а я вчера дочитала «Последний шаг дороги» Искаева, — словно предвкушая победу, улыбалась Татьяна Алексеевна.

— Кого дочитала? — кисло сморщилась Аня.

— Помнишь, ты мне как-то некролог Искаева прочитала? И там была чья-то приписка: цитата из его последней книги, где главный герой разочаровывается в Боге и в своей жизни. Якобы, словами персонажа автор выразил свое собственное разочарование.

— Ну, — подозрительно вытянула Аня, — помню. Он не только в боге разочаровался. В человеке тоже, — хмурилась Аня.

— Да, — согласилась Краснова, — и якобы в человеке.

Ане не нравились все эти «якобы», уже два раза так отчетливо врезавшиеся в ее уши. Тема закрыта! И так все понятно, думала она, — пауки в ржавой банке и приказано им жить и быть счастливыми. Но Татьяна Алексеевна восприняла это как вызов, потому что так смотреть девочке на мир непозволительно и вредно. Она зареклась осторожно, мягко и как можно безболезненно выкорчевать этот губительный образ — «одну из причин страданий Ани», в чем абсолютно убеждена.

— Те слова, что ты тогда вычитала, были произнесены Отчаловым не как окончательная мысль. Его слова вырвали из контекста. Это правда. В середине книги Отчалов разочаровывается в Боге и человеке, и во многом другом, но в конце произведения он возвращается к первоначальной своей мысли, ради чего и жил; и кажется, дополняет ее. Вот послушай, я выписала вчера.

Аня тяжело вздохнула. Она смотрела на Татьяну Алексеевну скучающим взглядом, подперев подбородок ладонью. Пауки и банка! Что тут непонятного? Банка — мир; пауки — пожирающие своих сородичей люди. Разве люди не тем же зачастую занимаются, имея разнообразие в средствах?

— Да (это говорит Отчалов, тот самый персонаж), да, я всю жизнь просил и не получил, а теперь и нет смысла в моей просьбе. Я и подумать не мог, что все эти годы был на столько слеп. Я был настоящим дураком! Не мог оценить самого главного, чем удостоил меня Бог. Я же что просил? Дай, говорил ему, мне это, чтобы не терзала меня злость и был я хоть немного человечнее, но ведь я получил большее! И вчера это понял! Я получил, что хотел с лихвой. Не стал я немного человечнее, я именно человеком стал, понимаешь? И я не боюсь, что ты посмотришь на меня как на высокомерное ничтожество. Возможно, так оно и есть, но не в этом суть. Знаешь, где находится в людях человек? Я тебе скажу! Человек там, где у него есть желание стать лучше! Вот-вот, именно в этом месте и находится человек, а там и Бог спрятан. Будь уверен, именно там. Этого я тебе уже не могу объяснить, потому что сам не понимаю, но всей душой, всей душой я знаю это! — Татьяна Алексеевна победоносно, улыбаясь посмотрела добрыми глазами на Аню и с размахом положила листок с выпиской на журнальный столик.

— Я думала, это книга, — напускала на себя скучающий вид Аня, — а оказалось сказкой. Теперь я поняла, что этот твой Искаев фантазер.

— Допустим, это сказка, как ты сказала, — не унималась Татьяна Алексеевна, — но разве она не хороша, не поучительна? Во всяком случае, Аня, тот вывод, что ты вычитала, совсем не верный, и если Искаев и умирал разочарованным, то точно не в этом.

— Мне вообще плевать на них всех, — проговорила Аня.

— Не верю! — посмеивалась Татьяна Алексеевна, бросая Воскресенской вызов. — И Аня вот так вот согласится не поспорив?

— Я уже сказала! Банка и пауки, а что там этот умник нашел, который толком и сам объяснить не может, я не понимаю. Желание стать лучше! — взмахнула она руками. — Вот так гений твой Искаев! Наверное он только и делал, что упивался своим желанием стать лучше. Я хочу стать лучше и мне этого достаточно, — сгримасничала она, выговаривая фразу низким тоном. — Бред!

***

— Позавчера мне приснился сон. — Аня любила рассказывать свои сны, уделяя внимание деталям. — Интересный такой сон, — она отвела глаза в сторону, припоминая. — Это был большой дом, огромный. Он будто бы заперт изнутри и без окон; ни одного окна там. Все как-то тускло, темно… Там ходят разные люди, но их не много. Ходят сами собой, ни с кем не разговаривают, — говорила она медленно, стараясь все припомнить. — В доме полно лестниц и дверей; они как-то безобразно расположены, как будто поставили лестницу где вздумалось и туда же дверь присобачили. — Она остановилась, не долго помолчала и продолжила: — Я хочу найти выход. Ищу. Поднимаюсь вверх, открываю дверь, а там тоже самое: опять одни лестницы. Почему-то я даже не удивилась. Ну, пошла опять, спустилась вроде, и там тоже самое. Я разозлилась. Думаю: вот уроды, затолкали меня сюда, пока я спала, а теперь хрен выберешься. Как можно вообще отсюда выйти? — это же нереально! Если среди всего этого окажется, что выход один, то есть ли вообще смысл его искать? — думаю. Но ходить я продолжила — из принципа. Короче, хожу себе вверх-вниз, вниз-верх… как дура.