— Не врубаюсь, о чем базар.

— Если что случится со мной, Монгол. Если сдохну… ты мой преемник. Ты и Серебряков. У него своя доля, а мое станет твоим.

— Мутная схема, брат, ты подыхать собрался, смотрю…

— Я передаю свой долг крови Авроре и своему нерожденному сыну. Если случится что со мной до рождения ребенка, ты, Палач, станешь для Авроры стеной, защищающей от шакалов, которые, обнажив клыки, будут бросаться на все, что когда-то принадлежало мне. Мой сын унаследует, что я имею, в свое время, я подписал бумаги, чтобы обеспечить полное право преемственности.

Однажды. Ты их обнародуешь, Гун. Сын Каца войдет в свои права. Вырастишь его оружием, вымуштруешь так, чтобы умел выгрызать свое по праву…

— В таком случае как докажу, что ребенок твоя кровь и плоть?

— У Цукерберга есть моя ДНК. Проведешь экспертизу на отцовство после его рождения.

— Это для официальных дел, а как же…

— Для всего остального есть ты, брат. Единственный, кто не предаст, потому что тебе мое состояние и влияние на хрен не сдалось. Есть тот, кто задолжал тебе гораздо больше.

Прищуривает раскосые глаза, губы кривит в оскале.

— И я с него спрошу, когда придет время… Когда ему будет больно терять то, что дорого…

— На все воля твоя, Гун, решение твое и ты знаешь, что каждый поступок имеет свою цену.

— Я знаю и готов к этому.

— Мне нужно твое слово. Монгол. Обещание. Клятва. Поклянись, если меня кончат, мой сын не останется один против стаи.

Прикрывает глаза. Подбрасывает нож, резким взмахом ловит за рукоять и проводит лезвием по ладони, даже не щурится, и сжимает кулак, по которому струей течет багряная жидкость.

Клятва на крови.

Смотрит прямо в глаза и проговаривает со всей твердостью, присущей Палачу:

— Я отдам долг крови твоей женщине и ее нерожденному ребенку. До последней капли своей собственной я буду защищать их, пока дышу, пока сердце бьется, пока они нуждаются во мне. Моя кровь — твоя кровь, брат. Я исполню долг.

Передает нож мне, и я отвечаю то, что должен.

— Долг будет погашен. После этого я буду должен тебе.

Кивает, разворачивается и уходит, а я сажусь в кресло, прикрываю тяжелые веки.

Раздумываю над всей ситуацией, которая разворачивается на моих глазах, и принимаю решение.

Победители обычно слепнут и начинают пировать на костях, они теряют бдительность и совершают ошибки. Завалив меня, Худой отбросит свою марионетку и проявится, встанет у руля.

Выживание в моем мире сложная штука.

Я был всегда одиночкой, так правильно. Так и должно быть, но с появлением Авроры все изменилось, пошло наперекосяк. Эта необыкновенная красавица с яркими глазами, в которых беснуется целый водоворот искр, стала для меня гораздо большим, чем обычная кукла, служащая развлечением.

Эта девочка каким-то волшебным образом каждый раз умудряется прикоснуться к самому сокровенному, к тому, что похоронено и покрыто пеплом глубоко внутри меня.

И каждая ее улыбка, каждый теплый взгляд, каждое слово, пропитанное такой искренностью, бьют на поражение прямо в цель, в тот темный угол, где спрятан прежний Ваня.

Тот самый пацан, который жил в семье и знал, что такое любовь…

Я думал, что этот сосунок давно мертв. Он погиб и труп его остался на пепелище моего дома.

Был уверен, что прежнего меня больше нет, он стал прахом, осталась только оболочка, научившаяся выживать, рвать и кромсать того, кто нападет.

Иногда наносить предупредительный удар, предвидя потенциальную угрозу.

Живи по своему закону, сын…

Слова отца отпечатались в подкорке, стали своеобразной искривленной проекцией той реальности, в которую я угодил.

Я нарушал закон, мне нет оправданий, но я исполнил зарок отца, всегда жил по своему закону, как это ни странно, но этот закон очень сильно перекликается с одним словом — справедливость.

Контрабанды живым товаром в моем порту не будет никогда. Я подобного дна не допущу.

— Простишь ли ты меня, куколка?

Задаю вопрос и понимаю, что загнан. На меня открыт заказ. На ликвидацию. Худого мне не свалить. Слишком прошарен. Шифруется. Выдвигает вперед пешки.

Достаю из ящика стола шелковую ленту. Тереблю в руках. С роду за мной такой слюнявости не водилось, но именно ею был обмотан мой самый желанный в жизни подарок.

Провожу пальцем, ласкаю материю, а перед глазами женщина, распятая подо мной, и запах, как наяву вдыхаю аромат спелой брусники…