— Я не привык задавать вопросы в том случае, когда знаю, как нужно действовать.

Он прав, его нельзя оправдать, но жизнь все выстраивает по-своему, и я вижу, как ему сложно, чувствую в нем надрыв и нечто такое, что он скрывает, что нависает над его головой черными тучами.

— Что это все означает, Иван?

Вопрос проговариваю на удивление ровным голосом.

— Предосторожность. Об этом в курсе только Монгол. Все в тайне до поры до времени.

— Я ничего не понимаю!

— За мою голову назначена цена. Очень высокая.

Ухмыляется…

— Но мы еще повоюем, куколка, не стоит меня списывать со счетов, но ты… Что бы ни случилось, я хочу знать, что ты будешь под защитой и в сохранности. Я мог не раскрывать тебе истинного положения вещей, не хотел пугать тем, что теперь ты Кац…

Прикладываю пальцы к вискам, чувствую противоречие в его словах и заглядываю в лицо, сухое, непроницаемое.

Он говорил о свободе, о том, что я теперь свободна, а сам связал меня узами брака, не понимаю, хотя…

Вскидываю голову, он… он… отдает мне все, дает защиту на все случаи… предосторожность… Догадка. Болезненная. Выворачивающая сердце наизнанку.

— Я не хочу, Ваня, мне не нужно это. Не хочу ни богатства, ни положения тайной фейковой жены. Мне просто нужен ты, чтобы был рядом…

Обнимаю себя руками, на душе так тяжко…

Не глупая, понимаю, раз Кровавый идет на такой шаг, значит… он предполагает худший исход.

Окидывает пространство взглядом и вдруг произносит невпопад:

— Этой берлоге нужна женская рука, не находишь?

Киваю.

— У тебя, как в отеле, кажется, что не обжито даже.

— Вот и займи себя делом. Это твой дом, меняй все, что захочешь, Аврора.

— Не уходи от темы. Ты делаешь это, потому что думаешь, что не выживешь, да?! Так, выходит?! — выпаливаю и застываю, потому что он не отрицает, смотрит твердо, прямо.

Непоколебимый. Невыносимый. Умеющий принимать удар от жизни и стойко выносить все, через что ему приходится проходить.

Слезы катятся из моих глаз.

— Просто живи, Иван, живи, будь рядом с нами, ты не можешь меня бросить, нас бросить! Это предательство!

Наверное, в моем голосе слышна мольба. Плевать.

Поднимается. Спокойный сейчас на редкость, решительный, приближается ко мне твердой поступью, абсолютно не смущаясь своей наготы. Красивый до невозможности.

Отвожу взгляд, поднимает лицо за подбородок и смотрит прямо в глаза.

— Мужчина должен уметь принимать решения, Аврора. Однажды мой сын унаследует все, что принадлежит мне, он мой наследник.

— Однажды… — повторяю грустно.

— Я сожалею, Аврора, действительно раскаиваюсь в том, что ты попала ко мне. Жила бы своей яркой жизнью, забот не знала. Я виноват перед тобой, но не изменить уже ничего. Ты вошла в мой дом, и он стал твоим.

— Нет твоей вины, Ваня. Это судьба. Так было предначертано. Сошлись пути, и я… знаешь, я не жалею, мое сердце выбрало тебя…

Это признание я почти шепчу. Все это так волнительно, так невыносимо и больно. Смотреть на мужчину и разрываться от чувств, которые просыпаются. Только на грани потери приходит осознание, что не хочешь терять.

Привыкла к нему, приросла, словно сердце слилось воедино с его сердцем.

Помутнение это или нечто иное, но с первой секунды, стоя на крыше отеля, я пропала…

Проводит пальцами по моим губам, смотрит так, что душа разрывается.

— Странная ты, куколка, я тебе даю все, что имею, считай, свободу твою тебе возвращаю. Верно ведь говорят, нет человека и нет проблемы…

— Дурак. Какой же ты… Не слышишь меня. Не нужна мне твоя свобода! Я хочу тебя, Иван, хочу, чтобы ты жил. Сам сказал, что я семьей твоей стала…

Прищуривается, взгляд темнеет, дышит надрывно, словно ему больно, и я понимаю, что Кровавый сейчас, как загнанный в клетку зверь, он будет бросаться на прутья до собственной агонии, не сдаваясь, но не всегда человек, даже такой сильный, как Кац, способен победить стаю…

— Ты ведь все равно не согласишься на то предложение, не уступишь, как советует Серебряков…

Долго смотрит в мои глаза.

— Счастье должно быть чистым. Не такой ценой, Рори, не такой… Заставлять платить по счетам виновных одно, а то, на что меня подбивают, это иное… Беспредела я не допущу.

И такая мощь в этих словах, уверенность в своей правоте. А во взгляде твердость.

Кац не предаст свои принципы.

— Это все так ужасно…

Ахаю жалобно, надрывно, навзрыд, а он притягивает меня к себе, обнимает и сейчас Иван настоящий, без прикрас и маски отчужденности. Такой вот неидеальный, непростой, но… мой.