– Иди отсюда, Пятница, – махнул ему хозяин.

– А при чем тут пятница? – поддержала разговор Дина.

– Э-э, – хозяин прищурил узкие коварные глаза, – да ты, я погляжу, тундра необразованная. Вот мы себе такого не позволяли – ничего не знать.

Дина фыркнула:

– Я ноты знаю. На скрипке могу. И пою. – Карабас потер друг об дружку толстые волосатые лапы.

– Ну так спой, мы послушаем.

Дина оглянулась на Филиппа, и тот кивнул.

– Хорошо.

Она встала в центре комнаты, отряхнулась от остатков собачьего корма и спела: «Я хочу быть с тобой, и я буду с тобой...» Голос ее под конец дрожал, так она старалась. Паша обрадованно захлопал. Так удивился пению, будто никогда ничего подобного не слыхал. Слушатель оказался благодарный, запросил еще, и Дина исполнила «Ален Делон не пьет одеколон», а потом «Не сыпь мне соль на раны...» Концерт прошел на «ура», хозяин едва не прослезился и громко хлопал. Потом рявкнул: «Мариула!», да так, что вздрогнула не только Дина, но и Светкин красавчик тоже.

В дверях появилась девушка в оранжевом. Она подошла к дивану, и в глазах ее зажегся огонь – она увидела конного чемпиона:

– Вы Филипп Афиногенов? Или я что-то путаю?

Красавчик на это только улыбнулся. Умеют же люди улыбаться... И губы сразу такие красивые, и все лицо.

– Не путаешь, – успокоил взволнованную девушку хозяин. – Отвлекись на меня, да? Вот эту душечку возьми-ка приодень, накорми и ежей покажи. Чудный ребенок, слыхала, как поет?

– Да уж куда нам, – скривилась Мариула.

Дина удивилась, что все у них тут наоборот. Чудовище, похоже, доброе, а красавица злая. Когда они уходили, Паша громко жаловался гостю на Мариулу. Уверяла, что балерина, а оказалась, тьфу, шахматистка. Целыми днями над партиями колдует. Он с ней играл, да проиграл семь партий подряд. Играли на деньги. Теперь отдавать надо, а нечем. А она за долг трясет, недобрая оказалась. Дина поглядела на красавицу: да, строгая, ничего не скажешь, если чудовище держит в ежовых рукавицах.

– Это он только пьяный хороший, – сообщила красавица по пути. – А когда трезвый – сатана. И все врет. Кто его обыграет, тому вообще не жить.

В плену, наверное, держит? – посочувствовала Дина.

– Попробовал бы... – возразила та. – Я медсестра, работа такая. Из запоев вывожу. Ведь пьян в хлам, а рассуждает, как умный. Ничего. Уже скоро, – предупредила она с угрозой.

Такая, наверное, и убить может, подумала Дина.

– Вы его ненавидите?

– Еще чего. Он мне деньги платит.

– А шахматы?

– Что шахматы? – в голосе послышалось раздражение.

– В шахматы вы умеете?

– А кто мне запретит, если я КМС?

Ага, значит, чудовище не врало, что она шахматистка. Да еще медсестра. Он не отдаст ей проигрыш, а она ему за это – смертельный укол.

– Мариула...

– Я не Мариула, – перебила медсестра. – Вечно эти клички дурацкие. Я Лариса. Этот урод всем клички раздает, как собакам. А, что мы тут? Пошли лучше собак смотреть. Все лучше, чем с этим уродом... Импотент ползучий... Чтоб он сдох, вонючка.

Дина никогда не слыхала, чтоб люди так злились, и слушала с интересом. Про импотента ползучего надо будет Свету спросить. Она думала, что тут в замке живут прекрасные дамы и рыцари, а тут все наоборот. Медсестры, змеи, бондарчуки эти...

– И жена у него мегера. Медуза с шипами. Гадость на тонких ножках. Отрава...

– А вы увольтесь и все, – посоветовала Дина.

– Легко сказать! – взвыла Мариула. – Мать инвалид, сыну год. А этот себе аэропорт присвоил и жирует. Литрами коньяк хлещет! Ненавижу!

Дина притихла, обдумывая услышанное. Да, медсестра не шутка. Отравит она его. Или заколет шприцем.

Они вышли во двор, обогнули дом, миновали теплицы с пальмами и мандариновыми деревьями и углубились в лес, он же парк. Там, в сером кирпичном здании располагалась псарня. Они отперли дверь, и их радостно приветствовали. Дина обрадовалась царству лохматых ласковых и добрых существ. Бродила, гладила, чесала за ушами. Красавица покурила в окно и успокоилась.

– Тут только с собаками и можно жить, – вздохнула она.

Имена у собак были странные: то «Раздирай», то «Убегай». Дина удивлялась, а Лариса объясняла, что чудовище передирает все с девятнадцатого века. Себя тоже считает реинкарнацией Демидова. Спьяну. А на трезвяк вроде забывает. На трезвяк всех точит, как ржа железо. Мышь не пробежит, чтобы он ее не принялся перевоспитывать. А сам кто? Вор в особо крупных размерах.

Точно, согласилась с ней Дина, припомнив живот хозяина. В особо крупных.

– А что он украл?

– Как что? Аэропорт.

– Не понимаю я, как можно аэропорт украсть... – задумалась Дина.

– А как можно его заработать? – возразила Лариса. – Никак. Только украсть. Если у тебя есть свой аэропорт, значит, ты вор.

Может быть, ему просто кто-нибудь поручил. Ведь с аэропортом хлопот много: расписание соблюдать и следить, чтоб в воздухе никто не столкнулся. В общем, Дине Лариса не нравилась: все ругается и ругается, а сама просто завидует. А что ей карабас велел чадо переодеть и накормить, забыла... Она попробовала намекнуть, но оказалось, что медсестра не забыла, а просто не намерена выполнять его приказы. У нее есть обязанности, а все остальное – за отдельные деньги. Дина поняла, что еды и нарядов ей не видать как своих ушей, и приуныла. Походила, погладила собак и запросилась в дом. Наверное, пора было уходить. Света ее ждет, и, вообще, тут в замке не то чтобы скучно, а как-то неприятно что ли... Неудобно даже оставаться.