А боль всё нарастает и нарастает, словно меня в мясорубке крутят.

Пытаюсь кричать, но голос пропал, лишь сдавленно вою.

Никого нет. Никто не слышит.

За дверью тишина и глубокая ночь.

Все спят.

Я беру себя в руки, набираю побольше воздуха и кричу со всех сил.

— Карим! Помоги!

Кричу несколько раз и для пущей уверенности, что меня услышат, хватаю сбиваю ногой светильник, что стоит на тумбочке рядом.

Через мгновение секунд дверь грубо распахивается.

Я прищуриваюсь, вижу сквозь пелену слёз высокую подкаченную фигуру.

Сразу узнаю в вошедшем мужа.

— Мне… больно. П-пожалуйста, помоги…

Обмякнув на постели, почти теряю сознание.

Я не вижу его эмоций на лице, здесь слишком темно, и всё расплывается.

Мужчина медлит. Просто стоит, сжимая кулаки.

— Кровь. Там к-кровь на одеяле, — глаза безвольно закатываются, на языке ощущается вкус металла.

Почему он стоит? Стоит, рвано дышит, сжимая кулаки.

Я даже слышу, как они хрустят. Этот звук кажется мне противным.

Ждёт пока я умру?

— Что я тебе сделала? Просто с-скажи… За что ты м-меня так ненавидишь?

Сил терпеть больше нет.

Я почти теряю сознание, как вдруг слышу торопливые шаги.

Меня подхватывают с постели, прижимают к горячему, обнажённому телу, куда-то несут.

— Ринат! Арсений! Быстро машину готовьте!

Я отчаянно льну к Кариму. Его тело такое тёплое и мощное, что мне становится немного легче. Я ладонь кладу на бугристые мышцы груди и тут же ощущаю, с какой силой и скоростью бьётся сердце чудовище.

Сердце?

Что?

У него всё-таки есть сердце?

Мне кажется, что оно стучит рекордно быстро.

И оно живое… Оно что-то чувствует!

Такое бывает лишь тогда, когда человек сильно испугался.

— Ублюдки ничтожные! Шевелитесь, я сказал!

— Простите, г-господин! Уже почти всё готово!

— Пиджак сюда свой давай!

Карим грязно матерится. Таким диким я ещё его никогда не видела. Даже после моего второго неудавшегося побега.

Я жмурюсь, не понимаю, где нахожусь.

Потом чувствую, как меня во что-то бережно заворачивают.

Через секунду, судя по прохладе и свежему воздуху, который ударил в ноздри и по оголённым участкам тела, мы оказываемся на улице.

— Карим Рамзанович, что с Софией?

Где-то вдалеке слышу голос запыхавшейся Насти — служанки.

— Мы в больницу. Пока не знаю! Она беременна. Скорей всего угроза.

— Божечки! Вот, держите, это ваши вещи, схватила, что первое в руки попалось. Вы ведь совсем голым выскочили на холод.

— Спасибо, переоденусь в машине.

— Буду молиться за вас!

Зачем молиться…

Всё давно решено.

Решения принимает только ОН!

Меня ничто, и никто не спасёт, если дьявол уже всё решил.

Его воля нерушима. Этот человек непобедим. Потому что наделён невероятной властью, которая не знает границ.

Я всё ещё плохо вижу и не чувствую тела, только боль.

Наверно у меня шок.

Потом понимаю, что мы оказываемся в машине.

Слышу рёв мотора, очередной нервный приказ супруга:

— Гони, сука, иначе пристрелю!

Я говорила, что уже видела Асадова в гневе?

Нет, я ошибалась.

Тогда, после побега и стрельбы, это были цветочки.

Не передать словами какой он страшный и опасный человек сейчас.

Каким-то образом он успевает натянуть на себя одежду, пока я лежу рядом на сиденье, дрожа от боли. Немного прихожу в себя, покидая состояние прострации, когда муж с несвойственной ему заботой кладёт меня к себе на колени, одной рукой обвивая талию. Его руки дрожат. Я это прекрасно замечаю.

— Больно, — всхлипываю, сжимаясь в комок на его коленях, как какой-то раненый котенок, которого спасли от гибели, вытащив из грязной канавы.

— Потерпи, потерпи, София. Скоро будем.

Неожиданно рука мужчины ложится на мою голову. Карим мягко и нежно проводит ладонью вниз, поглаживая мои волосы, лаская утонченными пальцами каждую прядь.

Это как сильная встряска!

Как ведро ледяной воды в лицо.

Карим меня гладит. По-настоящему. Это случилось впервые.

Именно вот так вот, с такой искренней нежностью и отчаянием.