— Трей, я влюблена в тебя. Еще с того момента, как впервые увидела. Ты отец моего ребенка. Мой будущий муж. Мое все. Я люблю всех нас.

Я положила его руку себе на живот, и как только сделала это, то почувствовала легкое дрожание внутри. Как бабочки.

Я слегка рассмеялась, снова почувствовав это, но на этот раз немного сильнее.

— Ты это почувствовал? — прошептала я.

— Что почувствовал?

Пока он говорил, крошечный трепет в моем животе начался снова.

— Я думаю, что ребенок толкается. — Я не смогла сдержать слез. Он раньше не толкался. — Продолжай говорить. Мне кажется, ему нравится твой голос.

Трей смотрел на меня мгновение, прежде чем перевел взгляд на мой живот. Он опустился передо мной на колени, положил руку на живот и придвинулся лицом так, что теперь находился в дюйме от пупка.

— Тебе нравится слышать, как я говорю? Ты будешь наслаждаться моим голосом до конца жизни.

Вместо легкого трепета я почувствовала сильный пинок. Трей ахнул, откинув голову назад. Он широко улыбнулся.

— Это был он?

Я кивнула, слезы текли по моему лицу.

— Да.

— Ты пинаешься для папочки? Ты собираешься стать маленьким футболистом? — Трей держал меня за живот, уставившись на него с самой широкой улыбкой, которую я когда-либо видела на его лице.

Он никогда не называл себя папочкой, и от одного этого слова я заплакала еще сильнее. Я фыркнула, вытирая слезы.

Трей медленно встал и провел большим пальцем по моей щеке, вытирая оставшиеся слезы.

— Надеюсь, это слезы счастья, — прошептал он.

Я кивнула.

— Счастья.

Трей положил руки мне на лицо, встречаясь со мной взглядом.

— Прости меня за все, Моника. За каждую вещь, которой я мог тебя обидеть. Я очень долго и глупо ставил политические обязательства перед семейными. Мне потребовалось так много времени, чтобы понять, что ты для меня одна из самых важных вещей в мире, и я прошу прощения за то, что принимаю тебя как должное. Я обещаю, что никогда больше не буду так делать.

На моих глазах снова появились слезы. Я надеялась, что это всего лишь гормоны, потому что я не привыкла так много плакать. Даже от счастья.

— Ты не сделал ничего плохого, Трей. Ты всегда делал то, что считал правильным. Ты всегда делал то, что лучше для нас обоих, даже когда ты не задумываясь бьешь людей.

Он покачал головой, улыбнулся и продемонстрировал свои ямочки.

— Когда дело касается тебя, я не думаю, а действую. С того момента, как впервые увидел тебя, я знал, что больше никогда не будет никого. Ты моя навсегда.

— И ты мой навсегда, Трей.

Затем он сделал единственное, что можно было сделать. Трей наклонился и коснулся моих губ. Его губы говорили действиями больше, чем слова. Я хотела притвориться, будто мир растаял. Что все наши проблемы будут забыты, а мы сможем просто исчезнуть вместе. Навсегда. Но я знала, что это невозможно. Я знала, что нам скоро придется вернуться к реальности, и я определенно не хотела этого делать.

Трей

Выборы приближались, что означало начало кампаний клеветы. Каждый день, когда я приходил на работу, мне казалось, что нынешний демократический президент придумывает новую рекламу, выступающую против того, что делал папа будучи губернатором. Он никогда не упоминал напрямую ни меня, ни Монику в своей рекламной кампании, но я чувствовал, что оппозиция готова уничтожить нас, когда они усомнились в семейных ценностях Чапменов.

Мне нужно было уйти от всего этого. Было только одно место, куда я действительно мог сбежать. Место, которое было не так далеко, но там был человек, с которым я чувствовал необходимость поговорить.

— Я хочу увидеть Уильяма Чапмена.

Медсестры в реабилитационном центре узнали меня. Я проводил там все больше и больше времени. Здесь не было ни репортеров, ни камер, ни людей, которые задавали мне вопросы. Были только я и мой брат, а этого ни у кого из нас не было действительно долгое время.

— Он как обычно на заднем дворе, мистер Чапмен. Можете идти. — Медсестра слегка улыбнулась мне.

— Спасибо, мэм. — Я кивнул и прошел мимо нее к открытым дверям.

Для некоторых людей было бы странно, что я проводил так много времени с братом в реабилитационном центре. Возможно, это не помогало его процессу исцеления, но он никогда не просил меня уйти. Он просто принял то, что я был рядом.

— Братишка, я начинаю думать, что тебе самому может понадобиться реабилитация.

Трипп бросил сигарету. Он сидел в кресле, одетый в белый халат, в котором всегда меня встречал, и, как обычно, курил сигарету.

Когда я пришел к нему в первый раз, он был похож на худшую версию себя с темными кругами под глазами и постоянно хмурым взглядом. Но чем больше времени я проводил с ним, тем меньше он хмурился. Больше улыбался и… больше курил.

— Может быть, — сказал я, как всегда садясь напротив него.