Он засмеялся.

— Да, папе бы это понравилось. Двое сыновей Чапмена на реабилитации. Я удивлен, что еще не появились новые заголовки об этом. Видимо, вы с Моникой все еще на слуху.

Я покачал головой.

— Это было довольно безумно, но скоро все закончится.

— Я надеюсь, ты не имеешь в виду выборы, потому что должен знать, что, независимо от победы отца на выборах, мы все равно будем в центре внимания, несмотря ни на что. Люди восхищаются нами. Они всегда делают это с недостижимым. Я иногда задаюсь вопросом: если бы люди на самом деле общались с нами, они бы так же сильно проявляли к нам интерес?

Я вздохнул.

— Кажется, все уже думают, что знают нас. Они думают, что знают нашу историю. Даже если они не знают ее, кажется, что они довольно хороши в том, чтобы придумать свою и верить в это.

— Твои дела с прессой идут не очень хорошо, да? — Трипп выпустил дымовое кольцо.

Я покачал головой.

— Скажем так, мне кажется, что я унаследовал отцовский характер, и иногда я не могу сдержаться.

— Неужели ты ударил репортера?

— Коллегу Моники, потому что думал, что он пытается подкатить к ней.

Трипп засмеялся, хлопнув себя по колену, как будто я только что сказал самую смешную вещь в мире.

— Ты шутишь, да?

Я не думаю, что это смешно и еще больше раздражает, что Трипп смеется надо мной.

— Хотелось бы. Я был в продуктовом магазине, увидел фотографии и поехал туда, даже не думая.

— Возможно, тебе следовало думать головой на плечах, а не головкой в штанах.

— Да, Трипп, — усмехнулся я.

— Эй, я говорю правду. Мы все лажали. Просто из-за нее ты сходишь с ума больше, чем от кого-либо другого. Или чего-либо.

— Я люблю ее, Трипп. Больше, чем кого-либо. И она не просто девушка. Она носит моего ребенка. Кстати, он начал толкаться, и это, наверное, одна из самых лучших вещей, которые я когда-либо испытывал.

— Я счастлив, что ты счастлив, братишка. — Он помрачнел и вместо того, чтобы смотреть на меня, уставился на газон.

— Что насчет тебя? Ты менял девушек каждую неделю. Здесь у тебя есть какая-нибудь медсестра, на которую ты засматриваешься, или кто-то еще?

Он покачал головой.

— Нет. Ни медсестер. Ни девушек. Просто тусуюсь тут и слушаю, как кучка людей пытается провести мне психоанализ.

— И ты их слушаешь? — Я поднял бровь.

Он зажег новую сигарету, потушив предыдущую.

— Некоторых из них. На самом деле люди задают вопросы только потому, что хотят услышать верный ответ, а если ты им его не даешь, они продолжают на тебя давить и раздражать.

— Значит, ты просто водишь их за нос и позволяешь им думать о тебе то, что они хотят, пока они не отпустят тебя?

— Не задавай вопросы, на которые не хочешь получить ответ. — Он постучал пальцами по подлокотнику кресла.

— Почему ты здесь? — спросил я, надеясь, что не слишком давлю на него и что он даст мне честный ответ.

— У всех есть свои пороки, Трей. Мы должны попытаться найти способы их контролировать. У меня был выбор: быть здесь или в тюрьме. Да, отец дал не много вариантов. Он также не дал мне выбор, буду ли я принимать участие в выборах или нет. Все сыновья Чапмена должны быть на его стороне.

— Ты доставляешь отцу проблемы. Ты же знаешь, что ему нелегко, — сказал я.

Он слегка засмеялся.

— Это не означает, что папа должен был быть жестким по отношению к нам все эти годы. Нам всем приходилось поддерживать идеальный образ Чапмена. Это всегда было чертовски утомительно для меня. Не знаю, как ты держался так долго.

Я пожал плечами.

— Я всегда был таким. Я не знаю, как быть кем-то другим.

— Ты — тот, кто ты есть. Никто не обвиняет тебя в этом. По крайней мере, ты знаешь, чего хочешь, и всегда к этому стремился. — Трипп постучал пальцами по подлокотнику кресла. — А я? Я всегда был одним из потерянных мальчиков.

— В твоих словах сейчас нет никакого смысла. Ты поступил в Дартмут. У тебя все было нормально.

— Снаружи. Ты показываешь людям то, что они хотят увидеть, и они будут делать свои выводы. Не будь таким, как я, Трей. Не прячь своих демонов. Не живи ложью.

Я уставился на своего брата. Я действительно впервые посмотрел на него и принял все это. Татуировки. Волосы. Пирсинг. Все, что он всегда скрывал. Здесь он мог быть самим собой, а не делать то, что хотел отец.

Может быть, поэтому он всегда топил себя.