Из кухни вышла Глафира. Как обычно, на ней был легкий купальный халат, едва запахнутый на мощном голом теле.

– Ой, - обрадовалась она, - Джек прилетел! Давно?

– Не очень, - сухо ответил я.

– После санобработки сразу сюда - ой, как приятно. А Куродо ?

Я пожал плечами:

– Спит, надо полагать. Мне нужно с вами поговорить, с тобой и с Георгием.

– Ага, - Глафира обогнула меня и прошла по коридору к двери своей комнаты, - Георгия сейчас нет. Он на перевязке, а со мной, что же... Поговори.

Она толкнула дверь, и я вошел следом.

Я первый раз был у них в гостях. Все стены были увешаны трофеями Георгия. Там - коготь величиной с саблю, здесь - чешуя размером со щит, чуть поодаль - изогнутый клык, какие-то и вовсе непонятные, вырванные из тел убитых драконов приспособления... Их было много, но не настолько, чтобы заполнить собой все стены. В промежутках, в оставшихся свободными квадратах и прямоугольниках Георгий Алоисович развесил фотографии Глафиры - одетой, полуодетой и вовсе не одетой. Сочетание было забавное. Я обратил внимание на одну небольшую фотографию. Георгий Алоисович притулил ее почти неприметно под каким-то устрашающим, отвратительно прямым кинжальным клыком.

Фотография была не просто небольшая. Крохотная.

Я проявил бестактность. Я подошел к стене и постукал пальцем по фотографии:

– А это зачем?

Глафира чуть покраснела:

– Какой ты, Джек... наблюдательный. Кто бы ко мне ни приходил, никто внимания на эту фотографию не обращал, а ты пришел - и сразу.

Я понял, что Глафира упрекает меня.

Как-никак наблюдательность - первое, что должно быть развито у "отпетого". Стало быть, те "отпетые", что бывали у нее, конечно, замечали эту фотографию, но не задавали Глафире дурацких вопросов.

– Я полагаю, - сказал я, - что фотографии вывешивают, чтобы на них смотрели и чтобы их видели, чтобы на них обращали внимание. Вот я и обратил.

– Вот и умница, - с издевкой сказала Глафира .

Эта издевка и решила дело.

Я не стал узнавать, чего ради Георгий Алоисович вывесил фотографию своей жены, бьющейся в эпилептическом припадке, не стал даже узнавать, кто был фотограф, так дивно запечатлевший нашу нынешнюю квартуполномоченную... я просто потрогал клык, длинный и острый, похожий на кинжал, и спросил:

– Что было у Георгия со Степаном?

Глафира замялась.

Я пришел к ней на помощь:

– Георгий опасно покусан?

– Да нет, - успокоила меня Глафира , - не особенно... он еще смеялся, в спортзал на тренировки ходить не надо...

– В квартире свой тренажер появился, - продолжил я.

– Нет!
– запротестовала Глафира, сообразив, что ляпнула что-то не то. Нет! Он так не говорил.

– Он говорил хуже... он говорил гораздо хуже...

В эту секунду стукнула дверь, и я, не оборачиваясь, понял, что вошел Георгий.

– О!
– услышал я, - Джекки! Живой и здоровый... ты что, извиняться пришел? Не надо... Какие счеты... Ну, сорвался малыш... с кем не бывает.

Я старался не смотреть в сторону Георгия и ответил, чуть помедлив:

– Георгий, у тебя остались дуэльные пистолеты?

Георгий Алоисович насторожился:

– Нет. Их конфисковали после того, как твой бывший начальник утонул в дерьме.

– Очень жаль, - я всем корпусом повернулся к нему, - очень, очень жаль... Егор... придется нам тыкаться этими вот...
– я показал на клык, повисший над фотографией Глафиры.

– В чем дело?
– изумленно спросил Георгий.
– Кажется, сатисфакции, как говорит наш водитель де Кюртис, должен был бы требовать я...

Со странным удовлетворением я заметил, что у Георгия была замотана голова.

– Георгий Алоисович, - вежливо и нежно заметил я, - вы совершенно правы... действительно, уже одно то, что в нашей квартире находится такой ублюдок, такая зеленая тварь, как...

Глафира захлопнула рот ладонью и сквозь тесно сомкнутые пальцы выговорила:

– Ох... что ты говоришь...Что такое говоришь?

– ...Степан, - невозмутимо продолжил я, - уже одно это представляет собой серьезнейшее нарушение правил подземелья и угнетающе действует на психику людей - людей, подчеркиваю! а не зеленых тварей... Поэтому человек, добившийся разрешения от верховного координатора и от совета ветеранов, заручившийся согласием жильцов, не имеет права предъявлять какие-либо претензии...

– Нет, Джек, - поморщившись, сказал Георгий Алоисович, - ты, и в самом деле, что-то не то говоришь... Неправильно говоришь.