– Но ведь рискуют, - сказал я, - ведь наверняка не один я с гарпуном выскакивал?

– Да, - подтвердил Константин, - психов хватает. Помнишь, Петро, Вакулу?

– У, идиот, у , кретин, - замахал руками Петро.

– Что, - испуганно спросил Сидор, - не так походил?

– Ты все время не так ходишь, - сказал Петро, - не о тебе речь. Ведь все посты с акватории поснимали, всех из пещер по-вытаскивали, вонь стояла... даже через скафандр.

– Да, - подтвердил Ванятка, - словно сидишь в прямой кишке во время поноса.

– Да что этот Вакула сделал?
– заинтересовался я.

Константин неудачно сглотнул слюну, закашлялся, а прокаш-лявшись, объяснил:

– Он, вроде меня, волновик... Но псих оказался вроде тебя. Только маскировался, прикидывался... шлангом.

– А оказался чайником, - улыбнулся Ванятка, не переставая раскачиваться.

– П... он оказался, - грохнул Петро, - и добавил: - Шах.

– Петя, - нежно заметил Ванятка, - два вечера подряд ты - у плиты и в мойке.

– Но Вакула, в самом деле...

– Чайник, иначе получишь еще два вечера.

Петро недовольно забурчал.

Константин плюнул и продолжил рассказ:

– И вокруг этого чайника на "п" завозились девушки с хвостиками. Он их шугал, как полагается... А один раз они ему закатили пир, той, понимаешь ли, байрам-али - пароход они что ли ломанули? катер? Десять штук, и каждая с клиентом. Ну, а этот, - Константин поглядел на мирно улыбающегося Ванятку, плюнул и сказал, - чайник... забрался в волновую и кэк хрястнул... ну, ровно пулеметной очередью. Сообрази, что тут было? Ты одной бочок вилочкой расковырял - мы неделю фильтры и насосы меняли и два дня трупешник искали, а тут десять штук прямой наводкой плюс кого зацепило. Такой клоаки...

– Даа, - протянул Сидор, - я такого не упомню. Петя, - он радостно поглядел на партнера, - тебе мат через четыре хода.

– Не нервничай, - невозмутимо ответил Петро, - тебе мат че-рез два.

– Ведь пытались их уничтожить, выкурить, - сказал я.

– Пытались, - согласился Ванятка, встал и подошел к окну, - пытались, конечно, но бросили. Во-первых... гм, гм, грязь... да... и неизвестно, как очищать, а очистишь, они снова появят-ся. Ведь непонятно, откуда они, заразы, отпочковываются.

– От тела дракона, - сказал осмелевший Сидор и снял пешку.
– Приятного аппетита, - сказал Петро и задумался.

– Во-вторых, - Ванятка постучал пальцем по толстому стеклу иллюминатора, за которым извивалась, плясала, смеялась пре-лестная тоненькая русалка, - не столько они виноваты, сколько мы. Сами же лезем... Если бы никто из мужиков в акватории не бултыхался, не играл бы с ними, они бы давно все передохли. От голода. Или на отмели бы повыбрасывались и там бы сгнили, стухли.

– Или бы лесбиянством между собой занялись, - предположил Петро, передвигая офицера на четыре клетки, - видал руса-лок-лесбиянок? У... жабы такие плывут. От них все врассыпную. А они-то как раз совсем безобидные. Водоросль пожуют и вперед.

– Вроде русалок из зоопарка?
– спросил я.

– Уу, - замотал головой Петро, - еще страшнее.

– Да, - Ванятка снова постучал по стеклу, - и как такую красоту уничтожишь? Ты погляди, погляди. А? Это же ручеек ка-кой-то живой, да еще и воплощенный в женские прелестные формы.

– Точно, - Константин харкнул и, недовольный результатом, покачал головой, - стой - любуйся; если в себе уверен, можешь поиграться. А если заиграешься до нашей глубины, то туда тебе и дорога. Естественный отбор, Константин плюнул и удовлетворенно кивнул, - не суйся, если слаб в коленках, а сунулся - пе-няй на себя...

– Мат, - объявил Петро.

Сидор смешал фигуры.

Я смотрел на извивающуюся гибкую русалочку. На мгновение она останавливалась и улыбалась нам. Странными казались эта женская зовущая беззащитная улыбка и раздающиеся за нашими спинами плевки Константина.

Русалка подплыла поближе, постучала в иллюминатор паль-цем, мотнула головой, мол, поплыли! чего там.

Она была прекрасна, ее не портили даже хорошо видные чер-точки жабр на шее и под подбородком.

Петро подошел к нам, поглядел в иллюминатор.

– Вот это акула!
– поразился он.
– Ты смотри, жабрища ка-кие. Сожрет и скафандр не выплюнет.

– Выплюнет, - заметил Сидор, складывая фигуры в шахматную доску, - они скафандры из себя выдавливают. Тут иногда проплы-вают смятые, вроде металлического блина...

Русалка теперь почти не двигалась в воде, стояла прямо против нас, чуть пошевеливала хвостом, сохраняя равновесие. Чешуя казалась вовсе не рыбьей чешуей, а благородной кольчу-гой, латами, облегающими ее стройное девичье тело, напруженн-ое, напряженное. Смотря на нее, я понял, в чем красота русалок, - в их непрерывном плавном гибком движении, и если движения нет, то в напряженном замершем, как сжатая пружина, покое, вынужденном непрерывно искать себе равновесие. Поэтому так отвратительны толстые распухшие русалки в гигантских аква-риумах зоопарка. Сразу становится заметно, что это монстры. Сразу видишь отстающие красноватые полоски рыбьих жабр на че-ловеческом горле, и чешуйки отстают и шелушатся, так что видно беловатое тело уродливой рыбы. Только глаза. Из этих монстров, рыбо- и женообразных, плещущихся в нечистой воде аквариума, смотрят печальные, не человеческие и не звериные глаза. От этого делается еще страшнее... Здесь же было незаметно, что перед тобой полурыба, полуженщина. Здесь в извивающемся гибком напряжении всего тела раскрывалась русалка...