– Ты чего-то...
– сказал Куродо, - того, - и не стал уточнять.

– Но самое неприятное, - Георгий Алоисович погрозил пальцем неведомо кому, - что в таком состоянии дракошу нужно брать голыми руками...

– Джек Джельсоминович , - обратился ко мне Валя, - вы, кажется, довольно-таки неприхотливы...

– Поглядим, Валек, - ответил я и вошел в нору.

Гора зияла норой, как отверстой, немо орущей пастью.

Я поскользнулся на слизи, оставленной пещерным драконом, и загремел вниз.

Слизь больно щипала руки.

Я кое-как поднялся.

Следом за мной вошли "отпетые".

– Однако, - сказал Георгий Алоисович, - удачный дебют...

В норе было промозгло, и тянуло запахом сгнивших трав.

Белесая слизь обволакивала стены, скользила под ногами.

– А вот и он, она, оно!
– чуть ли не радостно провозгласил Куродо.

Наклонный туннель, темный и промозглый, оборвался неярко, мягко освещенным зальцем.

"Светящаяся пещера", - вспомнил я. Но победнее, поплоше...

Свет исходил от покачивающегося из стороны в сторону кучеобразного студенистого существа.

Существо пело, раскачиваясь. Трубные звуки текли по пещере волнами вместе с неярким уютным сиянием.

Мы едва успели струями из огнеметов сбить выкинутые с внезапной силой из студенистого тела-кучи мускулистые щупальца.

– А зачем пять?
– спросил Валентин Аскерханович.

– Для подстраховки, - буркнул Георгий Алоисович, - и вообще, он считать не умеет...

Пещерный запел громче, отчетливее, и свет сделался ярче, "отвеснее"...

Я увидел дрожащее горло дракона и спросил у Куродо:

– Это и есть горло?

Куродо понял меня:

– Ага... Эта вот самая перемычка... Видишь? Внизу - побольше, вверху поменьше, а посредине перемычка... Вот до нее и добраться... Руками, понял, только руками...

– А глаза у него зажмурены от удовольствия?
– спросил любознательный Валя.

– Кто его знает, - пожал плечами Георгий Алоисович, - может, и от боли... У них, у драконов, все перепутано... Боль, удовольствие.

И мы отбросили вверх огненными струями еще шесть корежащихся, куржавящихся щупалец.

Сверху посыпалась щебенка и мелкие камешки. Пещерный приходил в себя. Трубные звуки делались оглушительнее, и дрожащее отвратительное беспомощное горло заметнее.

– Труба трупа, - непонятно сказал Георгий Алоисович.

– Ага, - подтвердил Куродо, - кому-то здесь остаться...

Рраз - это был словно бы взрыв кучи дрожащего студня - семь?
– нет, куда там - больше, девять, двенадццать щупалец выстрелили, вырвались в нашу сторону.

– Ну и вонь, - сказал Валентин Аскерханович после того, как обугленные, черные, извивающиеся от боли щупальца, задевая своды пещеры, воротились обратно в тело пещерного - набираться сил, возрождаться для новой жизни, для нового броска.

Я положил огнемет на землю.

– Ладно, - сказал я, - я постараюсь взять его за грудки.

Георгий Алоисович покачал головой:

– Не спешили бы вы.

– Ничего, ничего, - подбодрил Куродо, - здесь никогда ничего нельзя знать наверняка. Может, самое время. Давай...

Я не успел пробежать и метра, как пещерный вспыхнул нестерпимым сиянием, и грохот его трубы почти оглушил меня. За своей спиной я услышал шипение огненных струй; но "отпетые", видимо, что-то не подрассчитали.

Одно из щупалец ахнуло меня по плечу и уползло прочь.

Я упал на камни, встал на четвереньки. Меня вытошнило. На четвереньках, сквозь пещерный гул и гул боли во мне, я пополз к высящемуся надо мной пещерному.

"Он мог убить меня одним ударом, - подумал я, - он мог втащить, втянуть меня в себя, еще полуживого, еще способного чувствовать боль... Он просто играет со мной, как кошка с мышкой. Он играет..."

Удар. Я распластался на коленях, пополз, будто змея.

"Он вобьет меня в пол своей квартиры. Он..." Вонь слизи на камнях, грохот трубы и запах недосожженных щупалец.

"Зачем я ползу? Ведь мне не хватит сил даже подняться, не то что взять его за горло?"

Пещерный, видимо, тоже так считал, потому, наверное, он не добивал меня, а легонько прищелкивал-пощелкивал, валил с ног, если я поднимался на ноги, сшибал на брюхо, распластывал, если я вставал на четвереньки, вколачивал в камень, если я полз на брюхе...