Он очнулся не скоро, на склоне холма далеко от пещеры. Олень лежал рядом на снегу. Но что это была за добыча! В одночасье доброе мерзлое мясо зверя охватило тление, настолько быстрое, что охотник чуть не задохнулся от вони. И откуда на холоде взялись эти жуки, мокрицы, черви? Еда была безвозвратно потеряна, и Ярмес знал, кому обязан несчастьем.

Он с трудом встал, оставил тушу на том же месте, где она валялась, и тяжело зашагал на запад, к стойбищу. Через пару часов охотник достиг небольшой деревни рода «волков», чьи домишки из плоских сланцевых камней задними стенами лепились к горе.

— Все, что ты рассказал, ужасно. — старая Ое в упор смотрела на сына своей покойной сестры. — Ты оскорбил Великую Мать, и теперь ее гнев не обойдет нас.

— Я найду еще дичи. — мужчина упрямо мотнул головой.

Ое остановила его жестом.

— В горах еды нет. Другие охотники тоже вернулись. Их капканы пусты.

Ярмес опустил голову. Старуха тоже молчала, давая возможность другим членам рода выразить свои чувства. Женщины тоненько заголосили. Из-за их спин раздался дружный рев детей, напуганных поведением взрослых.

Мужчины сгрудились вокруг провинившегося сородича. Их лица не выражали ничего хорошего.

Первым ударил Арчак. За ним Юман. И еще один тощий с прижатыми к голове ушами. Никто никогда не называл его по имени, потому что он был девятым сыном женщины, все предыдущие дети которой умерли. Смерть ходила за ним по пятам, и Ое запретила членам рода произносить его имя.

Удары сыпались с разных сторон. Ярмес не сопротивлялся.

— Хватит! — старуха подняла руку. — Он по крайней мере заботился о вас. Не испугался богини.

— Что толку? — Арчак с досадой ткнул охотника кулаком в щеку. — Теперь мы все должны расплачиваться за его упрямство.

— Молчать! — Ое топнула ногой. — Угомонитесь. Дайте мне подумать.

Воцарилась тишина. Старуха размышляла долго. Ее бесцветные губы слабо пережевывали воздух.

— Вот мое решение, — наконец, изрекла она. — Ты, Ярмес, пойдешь вниз, к родне. В стойбище вашей тетки Крайлад много скота. Может быть, ее семья согласится дать нам несколько овец в обмен на человека.

Повисла пауза. Охотник удивленно вскинул голову. До него не совсем дошел смысл сказанного.

— Ты правильно меня понял. — кивнула Ое. — Так издавна делают в голодные годы. Мы можем отдать работника за еду.

Глаза Ярмеса округлились и потемнели от волнения.

— Это тяжелое наказание, — подтвердила старуха. — У Крайлад ты будешь один, без своего рода. Едва ли она станет щадить тебя и давать легкую работу, особенно зимой. Хоть ее семья нам и не чужая.

— Что? Что вы делаете? — закричал охотник. — Я же подохну там! Я же все делал для вас!

— О тебе речи не идет. — резко оборвала его Ое. — Нам надо дожить до весны. Ты провинился, и мы отдаем тебя.

— Я никуда не пойду. — Ярмес вскинул подбородок.

— Пойдешь. — возразила старуха. — Ты сам спустишься вниз, договоришься обо всем с семейством Крайлад, приведешь скот и снова вернешься к ним.

Охотник скрипнул зубами.

— Ты хочешь, чтоб я сам себя продавал? — в его голосе слышалась едва сдерживаемая издевка.

— Зачем ты посылаешь его одного, мать? — вмешался Арчак. — Отправь лучше меня! Я доведу коров в целости.

— Я тебе не доверяю. — отрезала Ое. — Он все сделает правильно.

— Я ничего не буду делать! — завопил Ярмес. — Я не совершил ничего такого, чтоб меня вышвыривали из дому! Ты хоть представляешь, что меня там ожидает?

Ое подняла ладонь, словно отстраняясь от жужжания.

— А весной ты вернешься, чтобы отдать нам… — она осеклась. — Я потом скажу тебе, зачем ты вернешься весной. — опираясь на суковатую палку, старуха встала. Медные бычьи головки, рядами нашитые на ее кожаный фартук, зазвенели. — Сейчас иди умойся. А потом прочь. Тебе нельзя переступать порог дома. Гнев Матери не должен перейти на всех.

Умывшись растопленным снегом из бронзового котла, который с опаской вынесли женщины, Ярмес отдохнул за бревенчатой стеной загона, где сейчас не осталось ни одной козы. Еды ему не дали. В углу за кучей смерзшихся шариков козьего помета валялось немного дикого овса, смешанного с рубленной соломой. Сдохший скот не успел доесть этого лакомства. Собрав горсть и размочив в воде из котла, охотник сунул овес в рот.

Ближе к вечеру стало холодать. В дом Ярмес войти не мог, но ему никто не запретил разжечь костер, и женщины даже вынесли пару меховых одеял. Правда очень старых. После ухода сородича их предстояло сжечь — все, к чему прикасались руки проклятого, таило опасность для остальных.