Острое наслаждение пронзало каждый нерв, каждую клеточку ее тела, заставляя девушку громко всхлипывать и извиваться на постели. И когда она уже была готова к окончательному своему падению, резкая боль импульсом, прокатившаяся по телу девушки, заставила ее дернуться и распахнуть веки.

— Ну и зачем было врать? — Саша покачал головой, продолжая водить пальцами по промежности. — Не было же у тебя никого, — не без удовольствия в голосе заключил он.

— Был! И не…

Договорить Ракитин ей не дал, он вообще очень быстро для себя усвоил, что ему намного больше нравится слышать стоны девушки, нежели очередную порцию яда. Он так умело подводил ее к пику, так умело играл на струнах ее удовольствия, что у девушки не было ни единого шанса, не прошло и минуты, как выгнувшись в спине и захлебываясь собственными стонами, Мила задрожала, проживая самый яркий в своей жизни оргазм. Практически бессонная ночь и приятная усталость от полученного удовольствия окончательно выбили девушку из сил. Она хотела что-то сказать, но совершенно не помнила что. Когда Сашка накрыл ее одеялом и прижал к себе, Миле и вовсе расхотелось говорить.

Мила проснулась от противного холода, поежившись, девушка еще несколько долгих секунд пыталась понять, где она и хоть немного прийти в себя. Моргнув, позволяя глазам привыкнуть к темной комнате, освещаемой едва проникающим сквозь тонкие занавески, мягким лунным свет, Мила оглянулась вокруг, обнаружив, что в спальне она совершенно одна.

Сначала девушка облегченно выдохнула, но вскоре огромной волной цунами на нее обрушились воспоминания о том, что произошло. Она поверить не могла в то, что позволила, растеклась лужицей перед этим…да она даже не знала, как его назвать. И хотела бы Мила, очень хотела бы, сказать, что он вынудил ее, воспользовался, но это означало солгать самой себе, потому что никто ее не заставлял и в общем-то, засопротивляйся она более рьяно, Саша бы остановился.

Это Мила знала наверняка, как и то, что ей никогда в жизни не было так хорошо, никогда она не испытывала ничего подобного. Разве что в ночь после свадьбы, когда она точно также не сумела дать отпор, а молча плавилась в руках мужа.

И Миле стало обидно и жутко стыдно, потому что не должна была она позволять и вообще всего этого не должно было случиться. Все, чего теперь желала девушка — сбежать отсюда подальше и от себя тоже сбежать. Потому что дура. Потому что не сумела обуздать собственные инстинкты, собственную животную похоть.

Господи, да что же она натворила? Как ей в зеркало-то теперь смотреть? Она так рьяно сопротивлялась этой свадьбе, так люто ненавидела даже саму мысль об этом браке, и что в итоге? В итоге девушка сама отдалась Ракитину, и спасло ее лишь то, что он не стал продолжать. Потому что, положа руку на сердце, и будучи откровенной с самой собой, Мила понимала, что не смогла бы его остановить, не потому что он сильнее, а потому, что ей бы просто не хватило силы воли. Вот такая она слабая на передок оказалась.

И так противно ей стало, так невыносимо мерзко, от самой себя мерзко. И вспоминая собственные стоны, вспоминая, как выгибалась, как металась в агонии по кровати, ей становилось еще противнее. Дура. Дура. Дура.

Милка даже не заметила, в какой момент из уголков ее глаз хлынули слезы. Она не хотела плакать и вообще была не из тех, кто льет слезы, но сейчас просто не смогла остановиться. Ей хотелось исчезнуть, сбежать куда-нибудь на край света и забыть о собственной слабости. В какой-то момент тихие всхлипы переросли в громкие, непрекращающиеся рыдания. Мила даже не старалась быть тихой, обида и отвращение к самой себе поглощали ее с каждой пройденной минутой. Снова стало холодно, закутавшись в одеяле, девушка свернулась в клубочек, словно котенок, пытающийся спрятаться от ветра. Милка так глубоко погрузилась в собственные мысли, что даже не заметила, как в комнате оказался Саша.

И лишь когда он лег рядом, притянув девушку к себе, Мила вздрогнула от неожиданности, понимая, что больше в спальне не одна. Очередная порция стыда и злости на саму себя, не заставили себя ждать. Ну что за дурочка такая? Он не должен был видеть ее такой: слабой и никчемной.

— Мил, ты чего ревешь? — мягко поинтересовался Саша, надавив на плечо девушки и вынудив ее повернуться.

— Ничего, — она попыталась повернуть голову, но Ракитин, сразу же среагировав, не позволил ей это сделать.

Теплые мужские пальцы, сомкнулись на подбородке девушки, жесткая хватка сковала движения. Мила дернулась в попытке вырваться, но все было тщетно.

— Не понравилось? — улыбнулся Саша. Мила не видела его лица, только силуэт, но знала, слышала, что он улыбается. А ей сквозь землю провалиться захотелось. И что это вообще за вопросы такие? Как он может? Ведь знает же, знает, как она к нему относится. Неужели обязательно ее добивать, неужели нельзя сделать вид, что ничего не было. Мила задергалась, словно птичка, угодившая в силки, ловушку, из которой не выбраться.

— Прекрати, Бемби, только силы зря тратишь.

— Отпусти, — процедила девушка, сквозь стиснутые до скрипа зубы. Она не хотела, чтобы Ракитин ее касался и вообще, ей просто необходимо было вымыться, смыть с себя этот день и все, связанное с ним.

— Хватит.

Рычание Саши разлетелось по комнате, эхом отскакивая от стен. Мила вздрогнула от неожиданности и теперь уже вряд ли смогла бы объяснить, как оказалась на коленях у мужчины, плотно прижатой к его широкой груди. Раз и все. Чудеса какие-то, не иначе.