— Тёма, ты ведь понимаешь, что я права. Ты изменился. Ты избегаешь меня…, то есть нас. И всё из-за этой девки никчемной.

Глаза Лаврова хищно прищурились и пару нескончаемых секунд сверлили лицо Киры, пока на ее коже не проступили красные пятна. Что такого она сказала, если буквально чувствовала, как от жгучего взгляда парня скручивались ее внутренности? Да только не от томления, как бы ей хотелось, а от страха.

— А теперь, Кира, — голос его был ровным и ледяным, — слушай меня. Ты никогда больше не посмеешь говорить об Ольге Медведевой в подобном тоне…

— Но…, — прервала она его, ощущая, как ее начинает душить волна гнева и ненависти.

— Если впредь хочешь, чтобы я видел в тебе личность. Я ясно выражаюсь? — закончил он.

Киру понесло. Все ее напускное самообладание и деланная благожелательность испарились, уступив место самым черным мыслям.

— Носишься с этой периферией как с торбой писаной!

— Танцуй, милая, и улыбайся. И запомни этот вечер, потому что это последний танец в твоей жизни, который ты танцуешь со мной, — тихонько шепнул ей на ухо Лавр.

— Да что есть у нее такого, чего нет у меня? — взвизгнула она, распаляясь. У Киры сложилось очень стойкое впечатление, что чем тише и спокойнее говорил Лавров, тем меньше шансов у нее оставалось.

— Сердце, — ухмыльнулся он, глядя ей прямо в глаза.

— Пфф! — презрительно фыркнула Кира, сверкнув зелеными глазами. — Тоже мне сокровище! Чем она тебя взяла, эта замухрышка? Признайся, твой интерес к ней возрос, как только ты получил от нее от ворот поворот! Она умело набила себе цену и очень скоро доберется до твоих карманов, Лавров. Таков закон. И таковы они — девки не нашего круга. Ослеп ты что ли, Тёма?! — она все еще пыталась воззвать к его здравому, и как ей казалось утерянному, смыслу.

Он снова замолчал. Кира обрадовалась, заметив, как тень размышлений пробежала по его лицу.

— А знаешь, Кира, ты в одном права, — Артём даже не сомневался в тех словах, которые сейчас собирался ей сказать, — Медведева — сокровище.

Глаза девушки округлились, а в них — неверие, недоумение, искреннее непонимание.

— Да кто она тебе?! — истерические нотки прорывались в голосе.

Артём прижал Киру к себе и с видимым удовольствием наблюдал, как отвисает ее челюсть от сказанного им:

— Оля Медведева — моя девушка.

— С каких это пор?! — голос Киры стал высоким и тонким.

— Я перед тобой отчет держать не обязан. Так что улыбайся, Кира, наши друзья смотрят на нас.

Кира растерянно посмотрела по сторонам, поймала удивленный взгляд Милки, и с трудом пришла в себя от шока. Кислая улыбка посетила красивые губы девушки, зато глаза извергали молнии. Упрямая решимость все еще читалась на лице.

— А твой отец знает, кого ты выбрал себе в девушки? — просочилось через плотно сжатые губы.

— Должен открыть тебе маленький секрет, Кира, если ты еще так ничего и не усвоила, — доверительно склонился к ее виску Артём и мысленно сплюнул — девушка даже дыхание затаила. А он процедил: — Мои отношения с отцом ни касаются ни тебя, ни кого бы то ни было вообще в принципе.

— Ненавижу! — дёрнулась было Кира прочь, но хватка Лавра была железной. — И тебя, и эту твою…, — она замялась, заметив, как недобро приподнялись брови парня, а губы растянулись в подобии жуткого оскала, и словно приглашали ее завершить свою мысль.

Ровно в это мгновение музыка стихла, и кавалеры увели своих дам к столикам.

Лавров, сохраняя деревянное выражение лица, подвел Киру к столику, где расположилась их компания, с наигранной галантностью поклонился и едва коснулся губами тыльной стороны ее ладони. Она гордо вырвала свою руку, схватила клатч, вцепилась в запястье Милки, и они умчались в дамскую комнату.

— И чего ты ей такого сказал, что у нее лицо таким сделалось? — спросил Саня.

Артём расправил широкие плечи, сложил руки на массивной груди и ответил:

— Правду, как ни странно.

Пока парни переваривали его мутные непонятные слова, он слушал себя. Да уж, у него аж от сердца отлегло. Решение легче легкого крутилось в голове. Да вот только как озвучить его отраве одной, чтоб не испугалась?

Оля ждала, что после этого приема, Лавров от нее отдалится. Но нет — не отдалился, став, однако, неузнаваемым. Где делся самоуверенный мажор, распускающий наглые лапищи и отпускающий шуточки? Артём словно погрузился в какой-то свой мир размышлений. Казалось, он стоял на распутье, обдумывая свои трудные мысли, взвешивал все «за» и «против» в принятии некого важного для него решения.