– Фо-тия са-ги-нэ-во… – медленно повторил мой учитель.

Потом за словами во тьме мелькнули руки: теперь двигались они медленнее, чем в первый раз. И я смогла вычленить жесты. Сначала мужчина прижал мизинец и большой палец правой руки к ладони, когда как три остальные растопыренных пальца смотрели вверх. Левая рука была в таком же положении. Плавные движения вверх и вниз рождали огонь, который освещал пространство между руками. Два коротких движения, похожих на бессловесное изображение наручников. Рука сначала сомкнула кольцо из указательного и большого пальца на правой руке, потом тоже самое проделала с левой. И тут же плясавшие огоньки сковала прозрачная сфера.

– Фо…

Вдруг что-то мягкое беззвучно плюхнулось мне на грудь.

– Пр-р-роснись, человек, – немного картавый голос раздался над ухом.

Я в испуге подскочила на своей соломенной кровати.

Белый кот спрыгнул на дощатый пол.

– Завтр-р-ак проспишь, – невозмутимо продолжило говорящее животное.

Бросила короткий взгляд в кухню-гостиную. Никого и ничего: ни тарелок, ни людей. Отсутствие предполагаемого завтрака не волновало так сильно, как должно. Больше интересовало, что это за чудо, следящее за мной своими большими фиолетовыми глазами.

– Я – гата, грубо говор-р-ря, кот, – повел мордочкой мой новый знакомый.

– Ты мысли читаешь?! – удивилась я, хотя лучше сказать – пискнула. Было немного не по себе: мало ли что умеет это существо…?

– Да у тебя на лице написано: «Что ты такое?» – кот лизнул лапу и, поморщившись, снова перевел на меня взгляд.

– Прости, – вертикальные зрачки удивленно расширились. Стало немного стыдно за свою реакцию, и я невольно шагнула назад. Запнулась о топорщащуюся доску и распласталась на спине.

– Остор-р-рожнее, – кот ловко прыгнул на бочку, поверх «Кольцелогии».

– А как получилось, что ты говоришь? Или здесь все коты такие? – пока не пойму, есть не смогу. Слишком многое я пропустила мимо ушей в угоду своему желудку.

Присела на полу и, потянувшись к сумке, надела ремешок на плечо.

– Нет, – короткий ответ, и кот спрыгнул на пол, вильнув хвостом.

– А как ты попал сюда? – перевела тему, чувствуя, что остроухий не желает говорить о своем происхождении.

– Я вр-р-емя от вр-р-ремени наведываюсь к Антр-р-русу. Он выкор-р-рмил меня, когда меня котенком подбр-р-росили к нему. И дал мне имя – Ганджу. А ты? – кот сел на задние лапы, и повел ухом, когда я заерзала: уж очень хотелось коснуться его белоснежного, без единого черного или серого пятнышка, меха.

– Маша, – быстро ответила и продолжила: – Подбросили? Я думала, что кошки своих котят не бросают.

– Моя мать была человеком, – Ганджу повернулся ко мне, вблизи мордочка кота была выразительнее. Его розовый нос был с черной каймой, будто кто-то обвел его карандашом для век и растушевал по переносице.

– Ч-человеком? – голос дрогнул, стоило мне мимолетом представить процесс таких «необычных» родов с сюрпризом.

– А отец – чистокр-р-ровный матагот 23 . Соблазнил мать, пр-р-рикинувшись ее женихом. Обычно полукр-р-ровки р-р-рождаются с кошачьими ушами, глазами или носом. А те, в чьих жилах течет кор-р-ролевская кр-р-ровь р-р-рождаются такими, как я, – кот говорил спокойно, без звона обиды или грусти в голосе, а потом развернулся, вильнув задом, и направился к выходу из комнаты. – Ты идешь?

Торопливо поднялась с пола, и, не забыв прихватить книгу, последовала за Ганджу.

– И где завтрак? – поинтересовалась я, садясь за стол.

– Постучи тр-р-ри раза по столешнице. И назови, что хочешь, – кот прыгнул на стол, и три раза похлопал лапкой по столу. – Миску молока.

Раз! – и на столе появилось блюдце с молоком и с пленочкой сливок сверху.

– Видишь? Все пр-р-росто, – подвел итог мой усатый друг.

– Гамбургер! – не долго думаю, прокричала я, вложив в голос побольше пафоса. – …И?

Воззрилась на пустую столешницу с чувством глубокого разочарования.

– А постучать? – прищурил глаза чудо-кот.

– Ой, точно.

Были бы тут Вик с Алькой, точно бы ПО закатывали глаза от моей глупости.

– Раз, два, три… – постучала, как и сказал Ганджур, и с замиранием сердца произнесла: – Гамбургер!.. И картошку фри!.. И колу!

Я напряженно разглядывала шлифованные доски на ножках с облупившимся лаком. Если бы под моим выжидательным взглядом дерево могло покраснеть, то столешница бы уже превратилась в образец элитной мебели из сандалового дерева.

Да… даже в «2PizzaS» через дорогу с заказом в субботу вечером быстрее справляются.

– Ты точно съедобное попр-р-росила? – с сомнением промурлыкал кот.

– Конечно! – возмутилась, не забыв при этом разочарованно шлепнуть ладонями по столу: к рукам сразу прилип слой грязи. Вчера, казалось, грязищи меньше было. Начала вертеть головой в поисках полотенца для рук или хоть какой-нибудь худо-бедно чистой тряпки. Но тут стол ожил то ли от моего недовольного шлепка, то ли еще от чего, и вдруг как-то… похорошел? Как если бы Повелитель Времени отмотал его время лет на сто назад. Лаковое покрытие вернулось в норму, покосившееся ножки выпрямились, а черные прогнившие пятна и плесень испарились. Волна обновления коснулась и остального дома, не успела я захлопнуть открытый от удивления рот: деревянная облицовка дома и пол натужно завыли, заращивая свои застарелые дыры, стекла с легким звоном возвращались в нужные места: в оконные проемы, в побитые сферы над потолком, что когда-то, как я и подозревала, были весьма необычной люстрой, в сколотые вазы, в багетные рамы – во все слишком хрупкое и уже изрядно побитое. Прямо передо мной из блестящих серебром кусочков, похожих на пайетки, собрался кувшин, ручка которого прикидывалась хвостом дракона, а носик и крышка – головой. Пыль и грязь, наоборот, растворялись без следа. Сморгнула от мельтешения в глазах, и вот уже на выросшем из стены подоконнике стоит и благоухает как ни в чем не бывало горшочек с незабудками. Так вот что за черепичные куски валялись в углу!

Конец ознакомительного фрагмента.