Теперь все вниз... Посыпались бомбы. Пора выводить из пикирования. Но что-то задерживается с выводом передний самолет: высота у него все меньше, вот он уже над самыми крышами домов, покачивается с крыла на крыло и не отворачивает, будто целит на пригорок, где городской парк и рядом каменный двухэтажный дом. Во дворе этого дома какие-то вспышки, - наверное, ведет огонь зенитка. И там, срубая крыльями деревья, скрылся штурмовик...

Группа вернулась без ведущего.

За капониром догорал кусок тола, который мы зажгли с Талыковым. На ветру покачивалось слабое пламя. У меня в руках письмо, которое Миша не успел дописать. Неровные карандашные строчки.

"...Здравствуйте, дорогие родители, брат Алексей и сестренка Дуся..." А после поклонов и жалоб на редкие письма от родных: "...Прежде эти обнаглевшие фрицы летали, как хищники, стаями, а теперь больше поодиночке и от наших истребителей тикают. Я сейчас летаю на своей бессмертной птице..."

Показалось, будто вслед за Мишей наступил и мой черед. Только бы не лететь сегодня...

И тут я услышал:

– Летный состав, на КП!

Я медленно спускался в блиндаж по тем же крутым ступенькам, по которым недавно проворно взбегал в своих брезентовых сапогах Михаил Талыков...

...На Краснодарском аэродроме стало тесно: сюда слетелись штурмовые, бомбардировочные, истребительные и разведывательные полки. То и дело садились транспортные ЛИ-2, летавшие по ночам в Крым к партизанам.

Мы перебазировались в Новотитаровскую - тоже неподалеку от Краснодара. На полевом аэродроме - непролазная грязь. Все же летали.

В полку оставалось менее десятка летчиков и самолетов. А продержались от самой "точки номер три" полгода. Могли бы стать небоеспособными и раньше, но наши техники за это время в ставропольских и кубанских степях разыскали, а затем восстановили выше 30 поврежденных штурмовиков. Больше всех сделала аварийная команда Андрея Лиманского.

Шло новое пополнение летчиков. Ведь из тех десяти человек, что прибыли к нам на "точку номер три", уже почти никого не осталось. Петр Колесников столкнулся в воздухе с самолетом Ивана Злобина - погибли оба. Не стало Петра Возжаева, Саши Захарова, Николая Кузнецова, Генриха Романцова, не вернулся с задания наш лучший запевала Иван Чернигин. Новичков нужно было еще обучать полетам на ИЛ-2. Их тренировали в своем полковом учебно-тренировочном центре, которым руководил наш Миша Ворожбиев. В пору тренировок он почти не вылезал из кабины спарки.

Вот так и держался полк.

В Новотитаровской начало пригревать солнышко, а летчики ходили угрюмые. Даже неутомимый балагур Иван Остапенко перестал рассказывать байки - больше спал.

Сидим как-то с Галущенко на бревне, привалившись спинами к плетню. Николай запрокинул голову, закрыл глаза, подставил лицо солнцу.

На аэродроме тихо. Около самолетов копошились несколько техников в заляпанных грязью кирзачах. Высоко на дереве защелкал скворец. Галущенко не шевельнулся, а только облизнул губы и пустил такую заливистую трель на разные лады, что озадаченный скворец на время приумолк. Я был так поражен открывшимся талантом, что спросил:

– Коля, когда же ты так научился?

– Когда в Горловке на шахте коногоном работал... Лошади под землей ослепшие, управляли ими только свистом. Команд разных - что в нашем строевом уставе. Вот и приходилось свистеть на все лады...

К нам подошел командир:

– Полк собираются отводить на переформирование. Только об этом - молчок. Настроишь на отдых - размагнитишь. А вдруг как задержат? Ну а вы уж пару-тройку деньков потяните...

– Потянем, - ответил Галущенко.

В те дни нам с Николаем Кирилловичем приходилось "тянуть" посменно. В полку осталось два ведущих: сборную группу со всех эскадрилий водили с ним поочередно.

В этот день я уже слетал. Штурмовали колонну на дороге между Курчанской и Варениковской.

Полагали, что сегодня задачи больше не будет, но к вечеру получили приказ штурмовать составы на железнодорожной станции Крымской. Повел группу Галущенко. Повел и не вернулся...

Заместитель ведущего Иван Остапенко докладывал:

– Сел он на брюхо вот здесь, - показал на карте довольно большой лесистый район, где не было никакого приметного ориентира.
– Тянул через линию фронта, а следом за самолетом - как туман... Пожара не было. Слышал по радио, как он стонал.

Командир тут же приказал летчику звена связи лететь на У-2 в район вынужденной посадки.

– Разрешите мне...
– попросил я.

– Давай!

Пока долетел в район поиска, солнце уже скрылось за низкую тучу. Долго кружил зигзагами над потемневшими перелесками, но штурмовика не увидел. Решил напоследок пролететь над проселочной дорогой. Увидел подводу. Возница хлещет кнутом лошадь, а та еле бежит трусцой. Сделал круг на малой высоте - подвода остановилась, кучер руками машет, в телеге вроде бы кто-то лежит. Выбрал площадку у дороги, сел. В телеге оказался Галущенко. Нога выше колена у него туго перетянута ремешком от планшета. На сапоге и бриджах сгустки крови.