Боеприпасы были на исходе, медикаменты кончились, сели аккумуляторные батареи у рации... Гитлеровцы стягивали крупные силы, окружали со всех сторон. Из-за непогоды самолетов не было несколько дней. Репта зачастил на аэродром.

– Как, комендант, думаешь: долго еще такая мура будет?

– Без карты-кольцовки предсказать трудно. Сюда бы Петра Семеновича Глущенко, - лучше любого метеоролога угадывает.

– А где этот Петро Семенович? Пошли за ним.

– Так это у нас в штурмовом полку техник такой есть...

– Далёконько, далёконько он отсюда... Ну а как же он там у вас погоду угадывает?

– Когда ложится спать, то натягивает на себя все: шинель, куртку, самолетный чехол - тепло создает. Если больные ноги и в тепле крутит, будет погода нелетная, а если, согревшись, успокоятся - значит ненастью конец. По ночам ему покоя не давали - со всех эскадрилий в его землянку звонки: "Что там Петро Семенович предсказывает на завтра?"

– Хорош гусь ваш Петро Семенович, если только в тепле может погоду угадывать...

Лишь на четвертые сутки в облаках начали появляться разрывы. Вечером на аэродроме появился Рента.

– Ну как, комендант, сегодня самолеты будут?

– Могут прилететь.

– Костры подготовили?

– Подготовили и бензином запаслись, чтобы лучше горели.

– Ну смотри не прозевай, а я в вашей землянке чуток вздремну.

Смирнов с заряженной ракетницей стоял в темени и напряженно прислушивался: не гудит ли? Нет, кроме свиста ветра в голых ветвях, ничего не слышно.

Был второй час ночи, истек назначенный срок прибытия самолета. Вдруг послышался знакомый гул.

– Зажигай!
– скомандовал Смирнов и сам нажал спусковой крючок ракетницы. Красным шарик с шипением понесся ввысь. Из землянки выскочил Репта. Ему показалось, что костры плохо горят.

– Лей бензин!
– кричит он.

По условному коду нужно было выпустить серию красных ракет, а не одну. Смирнов не может зарядить пистолет - ракета не входит. Пробует вторую, третью - то же самое. Догадался: картонные патроны от сырости разбухли. Гул мотора начал стихать.

– Расстреляю!
– кричит Репта.

Смирнов выхватил нож, полоснул по патрону, зубами отодрал верхний слой картона - выстрел! Теперь уже Смирнов кричал на Репту:

– Обдирай ракеты, да зубами же!..

В небе гул, хлопки раскрывшихся парашютов...

...Отряд прорвался. Поход к Банской Быстрице - центру партизанского движения. Влились в бригаду подполковника Егорова.

Через 25 лет после войны у меня дома сидел живой, невредимый и внешне мало изменившийся Сергей Иванович Смирнов. Он в штатском. Главный инженер завода в Уфе. Заслуженный изобретатель РСФСР. За плечами - два института. Представляя его своей семье, я сказал:

– Это и есть тот самый знаменитый Смирнов, который вошел в историю.

– А может, лучше сказать "влип в историю"?
– отшутился Сергей Иванович и зарделся, как когда-то в Ставрополе при докладе о четырех эшелонах.

– Да я имею в виду не твои приключения, а известный приказ Сталина о тебе со Слеповым.

Смирнов озадаченно уставился на меня: об этом он услышал впервые. Я вручил ему на память копию документа, с которого за давностью уже снят гриф "Секретно".

Тогда, при первой встрече, непривычно было смотреть на Смирнова, одетого в светло-серый, спортивного покроя костюм. Все казалось, будто он только что снял гимнастерку, ту самую, хлопчатобумажную, с привинченными к ней орденами. Снял на выходной, чтобы завтра снова надеть.

Совсем недавно Сергей Иванович ездил в Чехословакию на конференцию с докладом. В том городе - река Ваг. Долго стоял на берегу, вспомнил рухнувший мост и сливовицу, которой угощал Репта.

– У меня есть одно изобретение, - говорил мне Сергей Иванович, мягко окая.
– По техническим показателям этот пресс высокого давления превосходит лучшие зарубежные образцы.

– Поздравляю!

– Рановато. Занимаюсь поисками завода для размещения заказа.

– Так это же легче, чем найти нефтеналивной эшелон на перегоне...

– Представь себе - труднее. Министерство приходится штурмовать, улыбнулся Смирнов.
– Но гвардейцы на полпути не останавливаются!

Знаменитый "охотник" и теперь в постоянном поиске. ...А боевой награды за тот боевой вылет Смирнов так и не получил...

Под крылом земля и море

На полевом аэродроме, около Кропоткина, ко мне подошел оживленный Талыков.