Всплакнул Остапенко на проводах по-настоящему.

– Не хлюпай, Иван, - сказал ему на прощанье Дед.
– Вернешься в полк будет у нас хоть одна золотая голова! Там, говорят, по формулам воевать учат...

К концу войны послали на какие-то курсы усовершенствования Николая Смурыгова, потом заместителя командира эскадрильи Петра Демакова. Но Рыжий, так звали в полку Демакова, вскоре вернулся.

– Отчислили?
– спросили его летчики.

– Никто меня не отчислял. Сам удрал!

– Ты что, сдурел?
– ополчились на Демакова его друзья.- Пока еще не поздно, поворачивай оглобли!

– Не поеду!
– заупрямился он.
– Довоевать самую чепуху осталось, а синусы-косинусы - потом.

Повел Демаков группу и не вернулся. Не пришлось ему довоевать. Еще на одного ведущего стало меньше в полку.

– "Недоработали" мы тогда с ним...
– сокрушался Дед.

Штурман полка Саша Юрков супил черные брови, молчал.

Юрков в полку всего год, но втянулся в боевую работу быстро, хорошо воевал и был на своем месте. Из всех нас выделялся опрятностью. На брюках и гимнастерке всегда были наведены "стрелочки", начищенные сапоги сияли. Когда он находил для этого время?

Юрков не выносил беспорядка в кабине. Техник часто драил ее даже с мылом. Перед вылетом на боевое задание штурман полка проверял качество уборки разглаженным носовым платком. Когда оставался довольным, то говорил своим густым прокуренным баритоном:

– Кр-р-расота!

Это было его любимое словечко. Юркова в полку так и называли: Кр-расота.

Был День авиации - 18 августа. Не иначе как по этому случаю наш штурман появился на аэродроме в выходной паре, хоть и предстояло лететь в район Визны - подавлять артиллерию.

Усаживаясь в самолет, сделал тогда технику замечание:

– Сегодня же кабину помыть!

Юрков летел во главе первого звена, за которым сзади пристроилась вторая четверка.

Погода в этот день была как для воздушного парада: безоблачно, видимость отличная. До цели летели в хорошем строю: "Кр-расота!"

Как же Юркову было сдержаться от выражения чувств, если цель уже видна, а в небе ни единого разрыва зениток, ни одного "мессера". Несколько наших истребителей сопровождения уже выскочили вперед для "расчистки воздуха". Там нечего было и расчищать, но так уж задумано - истребители действовали по заранее разработанному плану.

Юрков повел свою четверку в атаку. Штурмовики одновременно нацелились в землю. Из люков ведущего отделились "сотки", и тут же самолет разнесло в куски.

Иван Чернец принял командование группой.

Причина взрыва самолета Юркова оставалась загадкой. Подобные случаи бывали и в других полках нашей дивизии, применявших "сотки". Тогда многие летчики отказывались брать стокилограммовые бомбы, предпочитали им любые другие калибры.

Приезжало дивизионное начальство. На первых порах устроили разнос тем, кто "распускал слухи", будто самолет подорвался на своих бомбах. Больше всех досталось Ивану Чернецу, который хорошо видел происшедшую над целью катастрофу и первым высказал свое предположение. Кончилась вся эта история тем, что разбиравшаяся в причинах катастрофы специальная комиссия забраковала партию бомбовзрывателей.

Из летчиков, которые начали воевать еще в Донбассе, уцелел лишь Николай Седненков...

Седненков носил каракулевую кубанку с красным верхом. Такой головной убор появился у некоторых летчиков еще в Краснодаре, когда пашей штурмовой дивизии было присвоено наименование Кубанской. Тогда на базаре платили за кубанки по две тысячи рублей. В хуторе Трактовом, когда вышел указ о присвоении мне звания Героя Советского Союза, Николай сказал:

– С тебя причитается.

Того, что с меня "причиталось", достать по всей Тамани было невозможно. Я уже собирался в "экспедицию": командир дивизии разрешил по такому случаю слетать в Краснодар на штурмовике. Тогда я спросил Николу:

– А что бы ты сейчас хотел?

– Не пожалеешь?
– он поскреб пятерней белобрысый чуб и ткнул пальцем на мою кубанку.

Николай, если не считать кубанки, внешне был ничем не приметным парнем.

Но техники говорили о нем уважительно:

– Наш Седненков может летать на бревне.
– Почему-то всегда добавляли "наш", хотя во всей воздушной армии другого Седненкова не было.

Седненков одно время летал на самолете, от которого все отказывались, мотор дымил, хотя мощность развивал нормальную. Николай по этому поводу еще и шутки отпускал:

– Мне на дымящем даже лучше: зенитчики в покое оставляют, "мессеры" тоже не особенно клюют. Они, наверное, думают, что меня уже "обработали", а я себе лечу да лечу...
– Отсюда, верно, и пошла присказка о бревне.

Когда бывали перебои с горючим, летчики и стрелки осматривали окрестные достопримечательности. Никола Седненков был большим любителем таких экскурсий. Встречались чудом уцелевшие замки, от которых веяло стариной. Сколько войн пронеслось мимо и эта последняя прошла бушующим шквалом сначала - на восток, потом - на запад, а немой свидетель истории стоит себе, возможно, еще со времен псов-рыцарей, пережив не одно поколение людей.