Шрифт:
– Мама, мне неловко… Ты говоришь только обо мне… – пробурчал Кицуне.
– Но о ком же мне еще говорить? Других детей, кроме Ки-тяна, у меня нет.
– Очень вкусно! – сказал Курт, уплетавший уже пятую конфету. – Как Вы их делаете? Я попрошу Рейджи, чтобы тоже мне такие делала.
– Рейджи?
– Это такая женщина, которая приходит к нам готовить и убирать.
– Вот как. Куруто-тян, твой чай уже остыл. А Ки-тян все выпил. В чайнике ничего не осталось. В детстве Ки-тян ненавидел зеленый чай, а теперь он его очень любит. Пьет его так много, что потом не может заснуть.
– Мама, прошу тебя…
– Прости. Я просто имела в виду, что там много кофеина, и если выпить чай на ночь, можно и не уснуть. Поэтому я завариваю для Ки-тяна травы, но он так любит зеленый чай, что продолжает пить его литрами. Даже в сезон цветения сакуры он предпочтет ее лепесткам зеленый чай.
– А я не люблю зеленый чай, он горький, – вдруг выдал Курт по простоте душевной.
– В самом деле? – ужаснулась мама Кицуне. Не тому, что это дикое создание так нахально отзывается о любимом японском напитке, а тому, что она его налила! – Какая я ужасная хозяйка! Я сейчас же заварю для тебя Ерл Грей. Мы обычно пьем его зимой, когда холодно, он очень согревает.
– Да не надо!
Женщина встала, забрала весь поднос (все равно нужно было сменить заварку и наполнить чайник) и пошла на кухню, оставив парней сидеть на подушках. Как же Курту было стыдно! Еще и ноги затекли, это просто выводило его из себя!
– Послушай! – вдруг он неласково зыркнул на Кицуне. – Ты здоровый молодой парнина, а твоя старенькая мама бегает на кухню по всяким пустякам и таскает тяжелые подносы! Тебе не стыдно?
Кицуне не столько удивился, сколько испугался внезапной перемене в настроении друга. Он не понял, что его так разозлило, и даже не попытался этого выяснить, просто отозвался, виновато опустив голову, совсем как в университете:
– Прости…
– «Прости, прости», – передразнил Курт, поднялся с подушки и похромал онемевшими ногами на кухню, бормоча на ходу: – Других слов больше не знаешь, что ли? Мадам, можно, я Вам помогу? Вам, правда, не стоит так суетиться из-за меня!
Услышав голос Курта, женщина чуть не выронила чайник. На ее лице больше не было улыбки, губы дрожали, а на глаза наворачивались слезы.
– Ох, я Вас напугал? – переполошился Курт. Хотя как он мог ее напугать?! В этой крохотной квартире наверняка стопроцентная слышимость! А он еще вдобавок топал, как хромой слон, на своих занемевших ногах!
Мама Кицуне пристально смотрела на него сквозь слезы, и только Курт подумал, что сейчас она его отчитает за невежество и невоспитанность, как она склонилась перед ним в сайкейрей… Да если бы просто склонилась!.. Встала на колени!
– Огромное тебе спасибо! – сказала она с чувством, обливаясь слезами. – Ки-тян никогда не был таким счастливым.
– Мадам! – тут уж Курт почувствовал, что сам близок к тому, чтобы расплакаться. – Мадам, встаньте! Прошу Вас, не стойте передо мной на коленях! У нас даже перед Королевой на коленях никто не стоит, а тут всего лишь я! Встаньте, мадам!
Курт поднял ее, и она разрыдалась у него на плече.
– Я плохая мать. Я очень эгоистичная мать. Я думаю только о себе. Это из-за меня Ки-тян так несчастен.
Курт побледнел, как лист бумаги, его затрясло крупной дрожью, из распахнутых от ужаса черных глаз в два ручья потекли слезы. Он отпихнул от себя плачущую маму Кицуне. Очень грубо и неблагодарно с его стороны, но если бы он этого не сделал, его сердце бы просто не выдержало. Шарахнувшись было назад, Курт натолкнулся на виноватую рожу Кицуне, который бесшумно подкрался неизвестно когда и стоял тут неизвестно сколько.
– Теперь ты меня ненавидишь, да? – сказал тот печально, не поднимая головы.
– Оставьте меня в покое! – Курт сорвался-таки в истерику и бросился мимо него за своей сумкой, потом в два прыжка оказался в гэнкане, вытянул из гэтабако (*обувной шкаф) свои кеды и принялся наспех обуваться. – Вы меня убиваете! Вся ваша гребаная страна меня убивает! Я так больше не могу! Я ухожу!
Кицуне и его мама просто в немом страхе наблюдали за ним и не решались что-либо предпринять. Лишь когда их экстравагантный гость хлопнул дверью и на всю планету затопал кедами в сторону лифта, мать со слезами бросилась сыну на плечо.
– Прости меня, Ки-тян! Ты впервые привел в дом гостя, а я оказалась такой ужасной хозяйкой!
– Мама, все хорошо, – ласково сказал ей Кицуне и отстранил, нетерпеливо, но мягко. – Я должен его догнать.
Когда сын скрылся за дверью, женщина зарыдала еще сильнее. В это трудно поверить, но это были слезы счастья. Ведь ее Ки-тян впервые бросился в погоню за своим гостем, а не в ванную комнату – резать свою кожу.
Курта Кицуне, конечно же, не догнал. Черт из Англии оказался таким быстрым, что когда Кицуне вышел из комплекса, тот уже нетерпеливо переминался с ноги на ногу на станции метро в ожидании поезда. Поскольку других маршрутов Курт не знал, он доехал до университета. Ревел всю дорогу. На него все пялились, а он ревел. Он шел мимо университета и ревел. Перешел на другую станцию и сел в поезд, на котором ездил на курсы. И там ревел. Японцы таращились на него, позабыв о своих газетах и мобильных телефонах. А он все ревел. До занятий оставалось несколько часов. Курт бродил по округе и ревел. Забрел в какой-то сквер, завалился на самую дальнюю скамейку и ревел, ревел, ревел. К началу занятий, к счастью, успокоился. После вернулся домой, где с ним случилась еще одна истерика, во время которой он собрался улететь в Лондон. А потом он купил себе роликовые коньки и познакомился с Акумой Катайей. И только ночью перед сном до него дошло, какой же он все-таки психованный придурок!