– Ну-ка, ну-ка… – Акума сам не понял, что это было за чутье (возможно, шевельнулась спящая бесовская сущность), но понял точно, что он обязан заглянуть в эту запасную дверь.

Убедившись, что никого из служащих музея поблизости нет, он это сделал. Перед глазами предстала лестница. Обыкновенная, ничем не примечательная лестница, как в тысяче других японских зданий. На площадке наверху кто-то тихонько топтался. Пройдя пару ступенек и заглянув за перила, Акума увидел до боли знакомые кеды.

– Ах ты! – заорал он. – Мы думали, он двигателями любуется, а он тут…

Курт переполошился, подавился сигаретным дымом и закашлялся.

– Ты зачем меня так пугаешь?! – заорал он сипло в ответ.

– Тебе здесь вообще нельзя находиться, а ты еще и куришь! Что, если дымовой датчик сработает?

– Да что я, дурень, что ли?! Знаю все, вижу, ничего от одной сигареты не сработает!

– Если вы и дальше будете так орать, нас без всяких датчиков обнаружат! – вмешался Кицуне, торопясь к ним. – Куруто-кун, тебя могут оштрафовать…

– Фигня! Хотите? – Курт выпустил тонкую струйку дыма и предложил парням свою сигарету.

Те разом притихли и многозначительно переглянулись, а потом Акума со словами: «За что мне это наказание?», первым протянул руку, дрожащую от волнения и страха перед неизведанным.

Так, на пожарной лестнице национального музея развития науки и инноваций два молодых японца, задыхаясь и кашляя, научились делать правильный затяг по суперсовременной английской технологии: «Хы, мама пришла!» – и раскурили свой первый в жизни окурок. И когда их застукал сотрудник музея (к счастью, окурок уже был выброшен в открытое окно меткой рукой Курта Хартлесса), они впервые ощутили волнующую сладость азарта и вранья. Сначала на вопрос: «Кто здесь? Что вы здесь делаете?» – Акума хотел банально соврать, что они заблудились, но Кицуне опередил его, начав восхищаться решеткой вентиляционной шахты:

– Это прекрасно, что телепорт встроили в стену, так он наверняка уместится даже в самой маленькой токийской квартире.

– Да-да, – живо подхватил тему Акума, – и идеально впишется в любой интерьер. Внутри даже можно оборудовать гэнкане…

– Простите… – замялся сотрудник музея, из вежливости сделав вид, что их бред звучит правдоподобно. – Но это пожарная лестница, а не выставочный зал, и посетителям здесь находиться нельзя…

– Правда? – вскричали Кицуне и Акума синхронно, а потом наперебой начали раскланиваться и по-дурацки хихикать, как в японских мультиках. – А мы-то думаем, почему зал такой странный… Простите, пожалуйста… Мы подумали, что здесь выставка нано-технологий будущего… Даже для нашего проекта кое-что почерпнули… Мы пишем проект, знаете ли… Очень большой, серьезный проект… Ну надо же, какое смешное недоразумение!.. Простите за беспокойство…

И тонко прочувствовав момент, когда сотрудник музея готов был рявкнуть: «Да убирайтесь уже отсюда, пожалуйста!», Акума и Кицуне пулей вылетели в выставочный зал, прихватив с собой едва въехавшего в ситуацию Курта.

– Нет, завтра я точно от вас отсяду! – ворчал залившийся краской стыда Акума, когда они поспешно покинули музей. – Сначала катание на роликах в неположенном месте, потом прогул занятий, а теперь я курю на пожарной лестнице музея Мирайкан и несу всякую чушь его сотрудникам! Чему еще вы меня научите? Воровать?!

Кицуне тихо засмеялся в кулак, а Курт как-то странновато заулыбался.

– Это плохая идея, – мурлыкнул он, – но интересная…

Если Мартин сказал, что воровать в Японии – одно удовольствие, значит, надо как-нибудь попробовать…

Звезда Мартина

– Это чудовище меня достало! – взвыл Мартин, уронив голову на учебники. Их и так не в кайф штудировать, еще и эта маленькая мерзость орет, не переставая, уже третий месяц!

Почти с тех пор, как его привезли из роддома, оно орет и орет, засыпая всего на пару часов. У всех уже в ушах звенит от его крика, Кертис и Мэг уже не бегают к нему каждые полчаса, а что такое нормальный сон, в этом доме уже третий месяц никто не вспоминает. Лучше бы он и дальше дебильно молчал, как первые сорок восемь часов своей жизни!

– Лучше б в приюте его оставили, вот чесслово! – ворчал Мартин себе под нос, а сам воровато озирался по сторонам своими наглыми черными глазами: не слышит ли его Кертис? Брату точно не понравится то, что он сейчас ляпнул.

– Эй, ну ты!.. – шикнул Мартин пару минут спустя, войдя в комнату, где стояла колыбель, и включил свет. – Просто заткнись! – сказал он тому, кто в ней орал, напугав своей лапой, густо увешанной шипастыми браслетами.

Ребенок тут же замолчал и уставился покрасневшими от плача глазами, еще не утратившими младенческой синевы, на худого лохматого подростка в черной футболке с изображением группы Kiss. Потянул к нему ручонки и звонко хихикнул. То ли бренчанье браслетов понравилось, то ли импозантный вид непутевого дядюшки развеселил, но малыш ему явно обрадовался.

– Вот и молчи! – Мартин с очередной порцией бренчанья пригрозил ему пальцем, выключил свет и вернулся к себе за учебники.

Ровно через две минуты раздался ор, который был громче прежнего.

– Слушай, чувак! – зашипел Мартин, ворвавшись в детскую и угрожающе склонившись над колыбелью всем своим долговязым телом. – Дай мне заниматься, будь человеком! Я хочу поступить в Гарвард и свалить к черту из этого проклятого города, поэтому мне надо много учиться. И не надо мне ля-ля-ля, что это далеко и я мог бы поступить в колледж поближе. Чесслово, знай ты, что к чему, ты бы сам свалил, я тебе отвечаю! Но ты всего лишь безмозглый карапуз и ни хрена не понимаешь.