– Правда, что ли? Думаешь, зная его знак зодиака, ты можешь сказать, как устроен этот человек? Я своей маме, которая тоже верила в эти ваши звезды, прочитала характеристику водолеев. Она была так удивлена, что все так точно про нее написано. Прямо-таки всплескивала руками: и как это астрологи так точно могут описывать личность того или иного знака? А ведь если говорить правду, то она овен. До сих пор она не знает, что я тогда ее просто провела как девчонку, дабы самой внутри посмеяться над наивностью людей. А знаешь, что самое неприятное во всем этом? Что люди хотят о себе знать. Хотят, чтобы о них кто-то что-то сказал. И после прочитанного они стараются соответствовать этим глупым характеристикам, не желая себя менять. Пусть все остается так, как звезды определили. Ну разве это не дурдом? Вот и ты сидишь, глазами хлопаешь, веришь всему, что тебе там предсказывают. А ведь это просто для лентяев пишут, которые свою жизнь в свои руки брать не хотят: пусть будет так, как звезды расположатся. Так любой дурак может сказать: «Я ведь скорпион. Поэтому мне свойственно ныть и меланхолить. Путь терпят меня люди, я уж ничего тут поделать с собой не могу. Скорпионы обречены быть нытиками по жизни».

Татьяна смотрела на разгоряченное лицо Астрид. Ее речь как огонь обжигала ее самолюбие. Как же такое возможно? Эта бомжиха несколько раз отнесла ее к разряду дурех. Да как она смеет говорить о слабости и силе, о том, что она не хочет брать судьбу в свои руки, веря эти глупым предсказаниям? Таня сглотнула воздух и, выкатив вперед грудь, приготовилась к обороне.

– Значит, вы не верите в гороскопы. Вы из тех умников, которые берут судьбу в свои руки, а не ожидают от звезд расположения. Значит, вы целенаправленно шли именно к такой жизни, какая у вас сейчас. Много же вам пришлось потрудиться, чтобы добиться таких результатов. А то как же? Спиться под забором и умереть в холодную ночь на мосту. Что ж, на это, пожалуй, вы потратили все ваши усилия. В тот день одежда с вас слезала вместе с кожей. Да уж… много вам пришлось постараться, чтобы довести себя до этого. Это ж надо, как вы держались все это время стойко. Ведь не мыться и мочиться под себя – это ж тоже нужно иметь терпение и настрой!

Татьяна выкрикивала фразы, с сарказмом надавливая на каждую из них. В каждом слове ощущалось ее сильное желание как можно сильнее кольнуть пациентку. Ярость хлестала по лицу, отчего щеки Тани стали красными как томаты. Но все как будто было бесполезно: на лице Астрид не дрогнул ни один мускул. Она не выглядела оскорбленной. Астрид будто бы даже с каким-то упоением слушала громкую тираду молоденькой девушки. Все то время, пока Татьяна с раскрасневшимися щеками, как комки грязи, кидала ей в лицо каждое слово, Астрид преспокойно сидела напротив и смотрела той прямо в глаза. И если бы в этот момент кто-то третий наблюдал за этой ситуацией со стороны, то непременно бы отметил, что худая и жалкая бомжиха вдруг неожиданно возвысилась, и выглядела достойно взрослой умной женщине, в то время как Татьяна в белом облачении медсестры вдруг приняла образ мелкой дворовой собаки. Когда же последнее слово со звоном вылетело из разгоряченных уст и, ударяясь о пустые стены узкого коридора, последним вторением эха затихло в конце отделения, Таня вдруг приосанилась. С ней такое бывало часто. Она под накалом эмоций, не имея ни малейшего желания себя сдерживать, начинала повышать голос, браниться и огрызаться, при этом закрывая глаза на то, кто перед ней стоит: ее родители ли, профессор по философии или же просто взрослый человек. В случае если она гневилась, она не могла себя сдерживать и уж тем более контролировать. Она открывала рот и просто выплескивала, что в ней бушевало. Высказавшись, она в следующую же секунду понимала, что наговорила много лишнего. Но при этом сожаление и стыд ее не особо мучили. Она даже после того, как выльет всю грязь на собеседника, могла сказать себе с полным осознанием, что все под контролем: «Нужно остановиться на этом, а то могу наговорить гадостей». И в этом случае она остановила себя именно так. И, заметив, что Астрид нисколько не тронули ее слова, она была еще более оскорблена. Астрид же, слегка усмехнувшись, медленно поднялась со стула, расправила полы своего огромного халата и медленно, почти даже дружелюбно сказала:

– Смотри-ка, время обеда подошло. Пойду. А то ведь мне подачки не носят.

Астрид встала на свои забинтованные ноги и, шоркая тапочками, неспешно побрела по коридору. Слезы снова покатились из ее глаз, собираясь у подбородка и капая на ее костлявые руки, которые она скрестила на груди. Да, действительно, передачки ей никто не носит, и сейчас впрямь было время обеда. Астрид поднялась на лифте на третий этаж. В нос ударил запах тушеных овощей и пресной отварной рыбы. Она вышла в коридор и, прихрамывая, заковыляла вдоль стены до самого конца. Сердобольная раздатчица с заставленной кастрюлями тележкой громко гремела посудой, размахивая своим большим черпаком. У каждой палаты образовывалась небольшая очередь из женщин в мягких халатах, мужчин в пижамах. Каждый держал в руке пустую тарелку. Тучная румяная раздатчица громко смеялась, что-то рассказывала, подшучивала, ловко выкладывая на тарелки салат, рыбу или какой-то совсем уж жиденький подкрашенный борщ. Казалось, она уже всех тут знает в лицо, потому что, завидев очередного топающего к ней пациента, уверенно говорила:

– Привет, Жора. Ты у нас на четвертом столе. Давай сюда свою тарелку. А вам, дорогая моя, не положено рыбу, у вас другая диета. Обговаривайте это со своим врачом. И не надо на меня фыркать. Чего фыркать-то?! Расфыркались мне тут! Сереж, отодвинь свою ногу, а то сейчас проедусь по тебе! А где же Катька? Снова лазает где-то! Я тут ее ждать не собираюсь. Принесите мне ее тарелку, а то потом будет жаловаться, что голодная осталась. Что значит «не хочу свеклу»? Вам положено есть овощи. Положено – значит положено, я-то тут при чем? Эй, Астрид, куда поперлась? Где твоя тарелка? Вот чудачка. Принесите мне ее тарелку…

Астрид прошла мимо, не удостоив никого даже взглядом. Дойдя до самого конца коридора, она чуть было не столкнулась с молоденькой санитаркой в темно-синем заляпанном костюме.

– Вы меня напугали! – пропищала девушка, бросив на нее свой сердитый взгляд. – Проходите. Только осторожней там: полы мокрые. Навернетесь еще.

Астрид снова ничего не ответила и даже не удостоила ее своим взглядом. Она вошла в туалет, защелкнула дверь на шпингалет, проскользнула мимо умывальника, подошла к унитазу, опустила крышку. С минуту она смотрела на закрытый унитаз, словно раздумывая о чем-то. Застывшая маска на лице, не выражавшая ничего, кроме тихого горя. Немного постояв над унитазом и поразмыслив, она подняла голову и начала осматривать стены, потолок. Прямо над потолком проходили старые ржавые трубы. Недолго думая, она стянула со своего огромного халата пояс, ловко свернула из него петлю, вскочила на крышку унитаза и решительно скрепила свободный конец на одной из труб, тянувшейся над унитазом к противоположной стене. Астрид несколько раз грубо дернула поясок, проверяя, хорошо ли он привязан к трубе. Потом, посмотрев на пустую, беленную известкой стену, Астрид, как ожерелье, накинула себя удавку и без лишних раздумий шагнула вперед. Ноги ее легко скользнули с крышки унитаза и повисли в тридцати сантиметрах над полом. Астрид мгновенно ощутила, как горло сдавило. Из приоткрытого искривленного рта выдавился короткий сипящий протяжный звук. Страшная судорога прошлась по ее телу. Боль, как электрический разряд, пронзила насквозь, и Астрид ухватилась за петлю, которая все сильнее сдавливала шею. Стараясь облегчить свои страдания, она не заметила, как начала бороться за жизнь. Но петля все сильнее вонзалась в ее кожу, и в следующие секунды она ощутила это: она ощутила, как смерть приблизилась к ней. И вдруг в один миг она вспомнила самые яркие фрагменты своей жизни. Она увидела себя ребенком, бегающим вдоль рельс, которые соединяли между собой Астрахань и множество других городов. Ветер развевал ее каштановые кудри, и она носилась по широким шпалам, что-то весело напевая. Вот она добежала до большой развилки, где одна железная дорога расщеплялась на две. Там она остановилась, глядя вдаль. Пути вели в разные направления, но объединяло их то, что они стелились одинаково далеко, покидая пределы Астрахани. Будучи ребенком, Астрид мечтала покинуть родной город и умчаться на этих рельсах подальше от дома, где она была чужой. Астрид была уверена, что где-то там вдали она обязательно будет счастлива. Что где-то там, где нет злого отчима и несправедливой матери, будет спокойно. Она верила в это всей своей детской и чистой душой, сделав это целью жизни. В следующую секунду она увидела себя уже повзрослевшей девушкой, которая с одним старым чемоданом села на поезд и умчалась в Волгоград. Никто не пришел ее провожать, потому что никто и не знал о ее отъезде. Она уехала тихо, возлагая большие надежды на новое место. И все складывалось поначалу очень хорошо. Она была умна, амбициозна, полна позитивного настроя. Пройдя без особых усилий вступительные экзамены, она стала студенткой педагогического института, филологического факультета. Она вспомнила, как была популярна среди всего потока. Как была красива, как была успешна. Последнее, что увидела Астрид в своих предсмертных воспоминаниях, – это статного высокого парня, учившегося с ней на одном курсе. В самом начале их знакомства он долго смотрел на нее, но не решался подойти. Астрид это заметила. Поначалу она посмеивалась над его наивным влюбленным взглядом, заранее представляя, как он к ней подойдет и она, конечно же, будет держаться с ним холодно, как и со всеми. Но шло время, а парень все не подходил. Тогда Астрид начало это нервировать. Что с ним не так? Чего лупится тогда на нее, если все равно не подходит? А может быть, он трус? Она знала, как его зовут и в какой группе он учится. Знала, что учится он хорошо. Прошло еще время, и Астрид начала задумываться. Теперь она сама искала встречи с ним. Иногда они сталкивались в коридоре, иногда в библиотеке. Он все так же смотрел на нее, но ничего не говорил. Астрид стала тоже задерживать на нем свой взгляд. И порой она замечала, как он будто бы глазами спрашивает ее, все ли у нее хорошо. И она научилась ему так же отвечать. Прошел год, а они все так же общались глазами. Теперь Астрид не замечала других поклонников, она сама вдруг стала поклонницей этого парня с говорящими глазами. Бывали дни, когда весь поток стоял у закрытого лекционного зала, и тогда Астрид, прислонившись к подоконнику, нежилась под его влюбленным взором. Он стоял в пяти шагах от нее у дверей лекционного зала. Иногда взгляд Астрид заговаривал с ним первый. Она спрашивала его: «Как у тебя дела?» А он отвечал без слов и жестов, что ему уже надоело торчать тут и ожидать непунктуального профессора. Глаза Астрид смеялись, и он смеялся ей в ответ. Однажды одногруппник подошел к Астрид и шаловливо попросил ее одолжить ему конспект. Астрид согласилась, и в благодарность тот протянул к ней свои руки и приобнял за плечи. Астрид никак не ожидала этого, потому даже не успела отпрянуть. И именно в этот момент появился он. Он все увидел. Глаза его тут же помутнели и стали такими сердитыми. Астрид в растерянности начала оправдываться, но он даже не стал слушать голос ее умоляющих глаз. Тогда они не шутку поссорились. И это было в первый раз. Астрид не понимала, почему она должна оправдываться в том, чего не делала. А он был убежден, что она повела себя очень легкомысленно. Астрид смотрела на него, а он обиженно отводил от нее свой обиженный взор. Тогда она рассердилась и тоже начала дуться. Она совсем перестала ходить в те места, где они вели свою необычную беседу. Проходила мимо него, не глядя. Это значит, она даже не здоровалась с ним. Так прошел месяц, затем другой. А на третий месяц их ссоры она обнаружила, что к ремешку ее сумки кто-то прикрепил маленькую сорванную на университетской лужайке махровую маргаритку. Астрид обернулась и увидела перед собой его. Он смотрел на нее извиняющимися глазами, потом, приблизившись, пригласил ее сбежать с лекции. Глаза ее проказливо сверкнули в ответ. И в следующую минуту, взявшись за руки, они спустились по широкой лестнице, миновали вахту, перешли дорогу, и, дойдя до ближайшего поворота улицы Порт-Саида, они помчались прямиком на набережную. Там на берегу Волги, примостившись у корней старого тополя, они еще долго молчали. А потом она больно толкнула его в плечо и сердито прикрикнула:

– Зачем сорвал маргаритку?! Она же теперь завянет!

Это была их первая фраза, после чего посыпались признания в чувствах. Он был ее первой любовью. Астрид знала, что перед смертью из всех своих мужчин она вспомнит именно его.

Она мучительно улыбнулась, закрыла глаза. Худое тело раскачивалось между потолком и только что вымытым кафельным полом. Пальцы разжались, она смиренно выпустила из рук петлю, которая уже впилась в ее шею, полностью лишив ее даже воздуха. На секунду в ее голове промелькнула мысль, что умирать от удушья страшно и унизительно. И в тот момент, когда руки Астрид безжизненно опустились вниз, послышалось слабое потрескивание. Оно стало учащаться, усиливаться. Из швов труб тонкой напористой струйкой начала прорываться вода. И в следующее мгновение старая ржавая труба с грохотом лопнула, тело почти мертвой Астрид рухнуло на землю, и холодная вода окатила ее обездвиженное тело. В таком виде ее обнаружили палатные медсестры и массивный санитар, выломавший дверь.

ГЛАВА

3

На территории областной больницы города Волгограда, почти в глубине комплекса, средь гущи деревьев и петляющих аллей стоит старое здание. Оно напоминает покосившегося многолазого гнома. Выцветшие стены, отколовшаяся замазка, зияющие кирпичи в некоторых местах, ржавые трубы, тянущиеся вдоль стен. Здание окружено небольшой площадкой со старыми лавочками, под тенью таких же старых тополей. Больница – это вообще не самое радостное место, но это отделение, можно сказать, одно из самых мрачных. Люди, которые никак не связаны с медициной, чувствуют это, как только начинают приближаться к нему. Широкие окна за металлическими прутьями решеток, похожие издали на огромные мутные глаза, оглядывавшие каждого прохожего своим бессмысленным взором. Как многоглазое существо, здание пристально наблюдает за каждым постояльцем, которого выпустили погулять на минутку-другую. В то же время в зрачках здания скрывались степенные движения пациентов, бродивших под воздействием нейролептиков внутри узких комнат. Эти люди напоминали потерянных зверьков. У главного входа на площадке стоят скамейки, на которых изредка в послеобеденный перерыв можно увидеть сонных пациентов в домашних тапочках и халате, если это женщина, и в пестрой пижаме, если это мужчина. Пациентов всегда что-то объединяет. Например, если подняться на шестой этаж хирургического отделения, то можно заметить, что у большинства больных по бедро ампутирована конечность, забинтованные после операции лодыжки, обернутая, как в кокон, компрессионным бинтом нога, и так далее. Даже если встретить на улице такого больного, спокойно выкуривающего свою запрещенную лечащим врачом сигарету, то можно легко определить, что пациент этот именно из сосудистой хирургии.