Как только перед взором вставала картинка из яблоневого сада, в груди начинала кровоточить несвежая рваная дыра с тупой занозой. А мысль, что Верус меня поцеловал, да наверное, рассчитывает на продолжение, вызывала приступ паники. А я и не чувствовала раньше, что ранена. А теперь так больно! Ну не глупость ли? Верус симпатичный голубоглазый блондин, веселый, оказалось даже умный. Но не тот блондин! И глаза хоть и голубые, но не те! И да, да, да! Капризничаю!

Из груди вырвались приглушенные всхлипы. Рыдать в голос я опасалась. Вдруг сбегутся? Этого еще не хватало!

Алеред мне сразу сообщил, что нам не по пути. И совсем не разумно было на что-то рассчитывать. Я понимала, конечно, что между нами не могло быть никаких романтических отношений. Тем более теперь. Я на Эллионе, а он в далеком космосе без права приближаться к столице. Из-за меня. Да я и не думала, что за время полета начала к нему чувствовать что-то серьезное. Но сегодня все вскрылось. Оказалось, что врать самой себе больше не получится. Все, что я вытеснила на задворки сознания, когда покидала космический корабль, чтобы не переживать понапрасну, теперь вырывалось наружу болезненными потоками.

Анька посоветовала бы поплакать и забыть. Жить дальше исходя из обстоятельств. Пользоваться тем, что есть под рукой. Странно было бы отвергать ухаживания Веруса ради призрачных воспоминаний о чувствах к капитану. Безответных, бесперспективных, оставшихся в прошлом. Жить настоящим. А вчерашний день уже не вернуть. Это наш опыт. Все.

Но боль в груди никак не уходила. А вместе с ней тихо, словно из-за стеклянной двери, звучали слова Алереда: «Все будет хорошо».

Откладывать мое обучение в долгий ящик Правитель не собирался. На следующий же день Мастер Сэтерн ждал в просторном светлом зале с мраморными колоннами. Яркие лучи светила отражались от полированных стен. Под ногами же камень оставался шершавым и прохладным.

Некромант попросил меня снять обувь, чтобы лучше ощущать пространство вокруг и иметь возможность заземлиться. Тут я не очень поняла, каким образом это сделать на такой высоте. Но, вероятно, то было просто красивое выражение.

– Начнем с общей теории преобразований, – сообщил Мастер Сэтерн. – В Академии она дается в виде лекционного материала с медитативными практиками. А мы с тобой ускорим процесс. Всю теорию я передам тебе во время медитации в виде сжатых архивов. А потом информация будет постепенно распаковываться. Наше подсознание способно воспринимать огромные потоки данных в виде энергий. И не всегда обязательно сразу осознавать весь объем. Зато в нужный момент сможешь воспользоваться необходимым.

– Это ведь безопасно? – поинтересовалась неуверенно. – Не сгорит процессор?

– Абсолютно безопасно. Даже полезно, – улыбнулся Мастер. – Он нам для того и нужен.

– Биороботы какие-то, – пробормотала себе под нос, но Сэтерн услышал.

– Так и есть, – подтвердил некромант. – Наша оболочка прекрасный биомеханизм для существования в третьей плотности. Адаптивный и мощный. А теперь выбери устойчивую позицию. Ощути ступнями шероховатую поверхность. Сделай глубокий вдох и медленный выдох. И позволь своему телу уловить вибрации вокруг. Обрати внимание на частоту, с которой оно покачивается.

И я растворилась. В пространстве. В воздухе. В мраморе. В свете Элиэнуса.

А Мастер Сэтерн что-то беспрерывно говорил. Краешком внимания я отслеживала, что там нет никаких внушений или установок. Он рассказывал об устройстве мира. О тканях вселенной. Об энергиях и потоках. Оказалось, все, что мы видели и чувствовали, всегда находилось внутри нас. Не было ничего снаружи. И вот когда некромант подчинял ткань изменениям, то это всегда происходило внутри сознания. И никогда снаружи. В своем воображении я могла кроить материки, сворачивать горы, менять состав морей! В мертвую материю вдыхать жизнь. Живую обращать пеплом. И все это происходило по-настоящему. Мир менялся вслед за силой мысли.

Иногда занудный скептик внутри пытался меня вразумить. Воззвать к логике. Подкинуть воспоминания из прежней жизни на Земле. Там людей с такой явной шизофренией подвергали медикаментозному лечению. Собственно, поэтому-то в том числе, я и молчала о своей чувствительности. Рассказать открыто, что знаешь о приближении смерти, было равно признаться в невменяемости. Нормальность рассматривалась однобоко. Нормальным считался человек понятный и удобный обществу. Причем, было важно, и где именно ты родился, и когда. Ведь различные культуры и эпохи утверждали нормальными зачастую совершенно противоположные вещи. Смельчаков, которые заявляли, что Земля не стоит на черепахе, жгли пачками на костре. А потом вдруг оказалось, что центр мира Солнце. В общем, я находила дыры в логике прошлых знаний. Поэтому смогла разрешить себе безоценочно внимать тому, что излагал Сэтерн.