Так что было принято решение отчеканить тысячу золотых, по примеру везде используемых дукатов. Их почти никто не подделывал – тонкая монетка легко надкусывалась зубами, оставляя характерный след. Золото очень высокой пробы – мягкий металл, а на дукаты шло, как с трудом подсчитал Юрий в приводимых ему Хохловым расчетах, примерно 980-990-я проба, почти чистейшая.

Вот только с чеканкой опытной партии пришлось серьезно повозиться – отлить металл, провальцевать в пластины, сделать штампы – особенно тщательно аверс с его профилем. Дукат монетка маленькая, с «новую» 1 гривну, что была принята на «незалежной». Зато теперь, держа в руках «червонец» – а так называли в Москве любые золотые монеты, Юрий испытал самую настоящую гордость – очень мало в этом мире тех, кто может иметь собственные монеты, украшенные своей персоной.

– Государь, – дверь в подземелье отворилась, и вошел подьячий. Поклонился в пояс, коснувшись рукой каменного пола.

– Боярин Зерно просит вас выйти, зело важные известия он имеет, говорит, очень спешное дело.

– Продолжай, Осип, дело важное свершаешь, – произнес Юрий, похвалив Хохлова – знающих специалистов он высоко ценил. Поднялся по лестнице, прошел коридором и вышел на крыльцо, охраняемое стражником. В здание Монетного Двора никто не допускался – Юрий считал его «режимным объектом», а потому держал тут бдительную охрану, а по строгим правилам никто, кроме него, не имел права входа.

Запрыгнув в седло подведенной кобылы, через четверть часа Юрий оказался у себя во дворце, где его встретил чрезвычайно взволнованный Смалец и огорошил с хода известием, которого Галицкий сейчас никак не ожидал.

– Гонец из Святогорской обители. Там князь Ромодановский!

– С войском?!

«За деньгами пришел, а мы не готовы. Ох, как не хочется войну начинать – она совсем не нужна», – пронеслась мысль, Галицкий давно решил отдать бочонки с серебром, просто случая не выпадало за эти недели. Однако Смалец с заметным облегчением произнес:

– С князем только полсотни служилых дворян и несколько повозок. Мыслю – для беседы с тобою приехал, да серебро для войска своего забрать – платить то служивым надо…

Юрий стоял у большого окна, закрытого вычурной деревянной рамой с пластинками стекла – в Галиче уже было поставлено на поток производство. Значительная часть листового стекла уже уходила на продажу за Донец, а возможно и дальше – ведь по стоимости привычные пластины слюды стоили примерно столько же, значительно уступая по прозрачности. Да и стеклянная посуда, пока простая, без вычурностей, уходила влет. Ее покупали, совершенно не торгуясь, приезжавшие из Слобожанщины торговцы.

Одетый в парадный кафтан, отороченный драгоценными соболями, Галицкий пристально всматривался в приближающуюся разноцветную кавалькаду. Князь Ромодановский ехал впереди, в украшенном шнурами кунтуше при богатом слуцком поясе, что показывал знатное происхождение – принятая в Малой Руси повсеместно пришедшая из Польши одежда. А вот сабли у князя не имелось – а это сразу говорило о многом. Демонстративно указывалось, что визит сугубо мирный.

«Доспехи сняли, из оружия у дворян только сабли, ружей ни у кого не видно, хотя пистоли в кобурах у седла имеются – но таковы местные реалии, без оружия никуда, в любой момент татары или ногайцы сюда заявиться могут. А вот парадные одеяния на повозках везли и только сейчас надели – хороший знак, полное миролюбие и уважение к хозяину».

Юрий покосился на Зульфию, вернее Софью, после крещения – после родов сына, названного Владимиром, молодая женщина расцвела. Да и поведение разительно изменилось – она стала настоящей правительницей, властно и крепко держала в руках Княжеский Двор, и побаивались ее слуги гораздо больше, чем самого Галицкого.

Две ее маленькие племянницы стояли рядом, тоже нарядно одетые – их статус в местном обществе также кардинально изменился. Никто «татарками» давно не именовал, а благодаря умело распущенному слуху, считали девочек незаконнорожденными детьми самого князя, которых он прижил, будучи в долгой крымской неволе.

Во дворе выстроились на конях волынские гусары – в руках пики с флюгерами, с красно-синей расцветкой и гербами. Да полсотни «надворных стрельцов» – в зеленых кафтанах, отороченные мехом и украшенные желтыми шнурами. Дороговатое вышло обмундирование, но Галицкий давно осознал, что и в здешнем мире понты дороже денег!

Настал главный момент – Юрий вышел на крыльцо через предупредительно распахнутую дверь, слева встала Софья с золотым кубком в руках, а справа Зерно, расфуфыренный как никогда – таким он его не видел еще. Постарался Смалец с образом – давешний казак почти полностью исчез, только вислые усы говорили о прошлой жизни. Но такие здесь повсеместно заводила как православная шляхта, так и казачья старшина.

Ромодановский удивил – хотя старик проехал во двор на коне, но не доехал до крыльца пять саженей, легко спрыгнул с седла. "Надворник" тут же проворно отвел вороного за поводья, жеребец недовольно фыркнул. А князь бодро пошел к крыльцу, когда Юрий сделал первый шаг, показывая уважение к пожилому возрасту знатного гостя.

Григорий Григорьевич резво поднялся на крыльцо, чуть склонившись в поклоне. Хрипловато произнес:

– Здрав будь, княже Юрий Львович. Прости старика великодушно, что без предупреждения приехал, но дела государевы!