– Запомни, Хоффман, раз и навсегда, – мне действительно легче. Не настолько, чтобы останавливать бракоразводный процесс, но достаточно чтобы перестать считать его виновником всего этого, – не подходи к стрессующей женщине! И не демонстрируй своё желание, если не хочешь остаться без достоинства!

Очень удачно нож оказывается в моей руке, но я бросаю его в раковину и тыкаю в Хоффмана вафельным полотенцем с весёлым петушком, стоимостью пять советских рублей. Прямо в нос, туда, где совсем недавно был мой кулак. Ругательство радует больше любимого коктейля, но Хоффман может считать это проверкой. Если бы я сломала нос, кровь не остановилась бы так быстро, да и боль имела совсем другой оттенок. Знаем, плавали.

– Зар-раза ты, Самсонова! – гнусавит он, на ощупь находя табурет и задрав голову вверх.

– А ты – идиот!

– Видимо, да, – крутость Хоффмана заметно подпорчена засыхающими кровяными подтёками и лишней абстракцией на рубашке, но это не мешает мне подозревать очередную глупую выходку, – потому что хочу, чтобы вы с Сашкой переехали ко мне!

Маятник настенных часов продолжает отсчитывать секунды, Хоффман молча ушёл умываться, а я никак не могу понять что ему от меня надо. Секс? Так стоило просто подождать пару недель, потом прикинуться милым и хорошим и, возможно, он бы добился своего. Но с бараньим упорством Хоффман продолжает демонстрировать характер, подкрепляя выходки идиотскими предложениями!

Все эти годы у меня был надёжный буфер между мной и желающими развлечься, испарившийся в момент, когда я вошла в гостиничный номер «Надежды». И вера Хоффмана в возможные товарно-денежные отношения устраивала меня гораздо больше вот этого всего. Что вообще происходит в голове предлагающего такое человека? Тараканы совокупляются?

– Ты подумала? – кровь с лица он смыл и заодно охладился – с коротких тёмных волос на линолеум падают одинокие капли.

– Пошёл к чёрту, Хоффман! – это скоро станет моим девизом, но я устала. Адски устала разгребать последствия супружеской неверности. Мне бы остаться одной, взвыть раненной волчицей, напиться до розовых соплей, но у меня Сашка. У меня учёба. И Михаил Германович, назначивший встречу на завтра. – Говори прямо, какого дьявола тебе от меня надо и проваливай из моей квартиры!

– Дявол это кто? – любопытная мордашка просовывается между Хоффманом и косяком двери. Корить себя за несдержанность поздно.

– Очень плохой дядя, – страшные глаза, печенье в маленькую ладошку и сын бежит досматривать мультик.

– Прямо? – опасный прищур в его исполнении я уже видела и не впечатлилась ни им, ни остановившемся в полушаге Хоффманом. – Хочу, – тихий угрожающий тон, – чтобы ты лежала обнажённая на моей постели. В моей власти, – разноцветные глаза потемнели. – Хочу, чтобы ты извивалась подо мной и раз за разом стонала моё имя. Чтобы твоя страсть оставила следы на моей спине! Хочу, чтобы ты была моей.

Во время минутной паузы я осмысливаю его более, чем пламенный ответ.

– Обалдеть! – произношу по слогам, поражённо качая головой. – Это тебе не ко мне, Хоффман, – резкая смена на доверчивый шёпот сбивает его с толку. – «Пятьдесят оттенков серого» перечитал? Так у нас есть такие клубы, хочешь адресок подскажу? А то твои фантазии слишком уж напоминают романтизированные дрянным фильмом отклонения.

– Считаешь, что это взрослый разговор? – хмыкает он. – Кир, по-моему ты пересидела в декрете…

– Ещё слово на эту тему и я всё-таки сломаю тебе нос, – обещаю буднично, убирая посуду.

– Думаешь получится? – Хоффман зажимает меня у раковины, уперевшись обеими ладонями в столешницу. Какого я вообще до сих пор его слушаю?! – Я сильнее, пока ещё Самсонова.

– А у меня очень острое колено, – улыбка задумывалась милой, но глянец холодильника отражает хищный оскал, – и рефлекс, – я отталкиваю его и захожу в гостиную, где Лунтик в водоёме радостно собирает бусины. – Солнце моё, последний мультик и спать, – сын не реагирует, – Саша!

– Ага, – пусть он увлёкся, но, пока мы не дожили до очередного детского кризиса, слушался.

По-моему детство вообще один сплошной кризис, зачастую именно для родителей.

– Ты хорошая мать, – Хоффман стоит в проходе между коридором и гостиной, и добавляет, когда я останавливаюсь около него, – и вырастишь счастливыми наших детей.

– Ты меня достал! – под тихий смешок я выталкиваю Хоффмана к входной двери. – Иди ко всем чертям!

– Только вместе с тобой, – и вот знаю, что занимаю защитную позицию, скрестив руки на груди, но ничего не могу с собой поделать. Меньше всего мне хочется выяснять с ним наши мифические отношения. – До встречи, Кира! – хочу привычно послать, но понимаю, что это становиться нездоровой привычкой поэтому молча захлопываю за ним дверь.

Пора мыть Сашку и доведённые до автоматизма движения отвлекают от лишних мыслей, особенно, когда он сначала поскальзывается в ванной, а после весело выливает на меня пару литров воды. На этом наше купание заканчивается и когда, высушенного и переодетого, я приношу сына в детскую он спит на ходу, мгновенно вырубаясь в обнимку с любимым одеялом.

Через лёгкие шторы в комнату попадает свет фонаря и слышно проезжающие мимо машины. Детскую кровать моим родителям мы покупали на всякий случай, и Кирилл вряд ли рассчитывал именно на такой. На стенах всё ещё висят, оставшиеся с моей юности, географические карты, учебные заметки и номера давно ненужных телефонов.