И не могут найти.

Кампания из трех человек и пары душ пока никого не искала. Разве что ответы на невысказанные вопросы, да кто же ответит-то? Разве что вон та маленькая фигура, несмотря на жесточайшую жару, кутающаяся в свой потрепанный саван.

Охвен никак не мог сосредоточиться и рассказать, как им всем нужно вести себя, что делать, чтобы избежать участи быть разорванным в клочья каким-нибудь подвернувшимся бесом. Им-то с Мортеном – ладно, оклемаются, разве что плохо будет, коли удавят их, как кутят. Ну, вылезут они из грязи, но второй раз такого чуда ожидать не стоит. Чудом было то, что они встретились – товарищи по несчастью, сложившие свои головы на берегу реки Олонка в один и тот же день.

– Давай с личностью переговорим, – сказал он, указывая на личность в саване.

– Ого, – удивился Тойво. – Действительно, личность!

Когда-то невысокий человек с тонким длинным горбатым носом, острым подбородком и чуть выпяченной нижней губой не претерпел никаких изменений. Никто, кроме Антикайнена, его не узнавал. Одни не читали «Божественной комедии» по причине своего существования еще задолго до ее написания, другой не читал ввиду своей ограниченности. Этим человеком, понятное дело, был Макс.

Его оправданием служил тот факт, что в его бытность прокуратура Санкт-Петербурга по жалобе чеченских общественников из города Гудермес закрыла клуб любителей чтения и изучения «Божественной комедии», расположенный на Мойке 17. Ну, а позднее архистратег исторических, литературных, кинематографических и театральных запретов Медынский24 и вовсе определил книгу в разряд «нежелательная литература».

Тем не менее прочитать «Божественную комедию» можно было вполне легко, да Макс до нее, несмотря на свое увлечение чтением с младых ногтей, не дорос. Стыд, конечно, и позор.

– Я приветствую тебя, – сказал Охвен личности. Слово «здравствуйте» здесь в обиходе не существовало. Да и не здоровался тут никто и не с кем.

– Хеллоу, – ответила личность.

– Позвольте, – расстроился Тойво, выдвинувшись вперед. – Неужели я обознался. Вы ведь и есть тот, про которого я думаю?

– Ну, по внешнему облику, если не брать в расчет, конечно, картину маслом, где меня изобразили плешивым и с бородой, то это должен быть, безусловно, я.

– Братцы, – обрадовался Антикайнен. – Перед нами стоит не кто иной, как Данте Алигьери, автор бессмертной «Божественной комедии».

Личность, которая сразу же сделалась Личностью в глазах тех, кто даже не знал про существование замечательного белого гвельфа25, слегка приосанилась.

– Слушайте, вы же здесь не в первый раз, вам все должно быть известно, – сказал Тойво. – Вы живым сюда спустились, а потом как-то выбрались обратно. Как это удалось?

Данте принял свой обычный облик: задумчивый и, словно бы, потерянный.

– Да сам до сих пор удивляюсь, – пожал он плечами. – Нельзя отсюда просто так выбраться. Если только Творец того не захочет.

Хорошее объяснение. Добавляло оптимизма. Можно было двигать дальше.

Хотя, если подумать, не по своей же воле сюда все они попали. Значит, по той же самой воле эту юдоль скорби можно и покинуть. Правила безнаказанно нарушает лишь тот, кто эти правила и придумывает.

– Вот, что я вам скажу, – вздохнул Данте. – Человеку, если он живой, следует опасаться всего. Душа против него, конечно, слабее, но это не значит, что она менее опасна. Бесы тоже не все одинаковы. Кто-то не станет связываться, а кто-то может открыть настоящую охоту. Если оказались здесь, то не стоит ждать у моря погоды, всегда надо перемещаться. Даже если цель неочевидна. И никогда нельзя терять надежду. Надежды нет только у мертвых. Ферштейн?

– Ага, – хором сказали люди, а души вздохнули еще тягостней, чем Данте.

– Может быть, конечно, это не очень важно, но свое перемещение нужно начать с поиска места, где есть корм и вода. Если вам это интересно, – и не прощаясь, личность завернулась в свой саван и ушла в красный сумрак. Постепенно силуэт ее потерялся – слился с окрестностями.

– Погоди! – вскрикнул Тойво, словно что-то вспомнив.

Он побежал в том направлении, куда двинулся Данте, но никого не нашел.

Антикайнен вернулся и только развел руками на вопросительные взгляды товарищей.