— Чарльз! — в ужасе воскликнула девушка, когда вышел из-за колонны и прошёл в комнату, в лучших манерах закрывая за собой дверь. Спрыгнула с кровати и закопошилась в поисках халата, в который тут же укутала красивое тело. Зачем? Мне нравилось наблюдать за переливами дневного солнца на идеальной коже.

— Что ты… Господи! Как ты здесь оказался?

— Проследил за тобой, — не стал лукавить и увидел, как широко распахнулись тёмно-карие глаза. Страх? Да, страх засел на дне лихорадочно «бегающих» глазок, заставляя меня подлить масло в огонь — приблизился вплотную к опешившей девушке и схватил за локоть.

Она закричала и болезненно ударила кулаком в моё плечо, старательно избавляясь от захвата, однако для меня её жалкие попытки не больше, чем щекотка.

— Не прикасайся ко мне!

— Я пришёл поговорить! — заткнул девушку своим спокойным тоном, радуясь, что громкие вопли остались позади. Только грудь быстро вздымалась и опускалась от нехватки кислорода.

— И правда, душно, — скорее себе, чем испуганной девушке, пробормотал и, отыскав на столике пульт, включил кондиционер. — Так-то лучше.

Ну, чего она смотрела на меня, как на экспонат в музее? Присел на кровать и похлопал рядом с собой, но не подчинилась. Конечно, она не подчинилась, побуждая вновь ухватить пальцами тонкое запястье и силой усадить на обозначенное место.

— Я просто хочу поговорить!

— Ты меня пугаешь, — призналась девушка, и я был благодарен за искренность.

— Понимаю, это выглядит странно, — согласился и усилил захват, не позволяя отстраниться. — Но я решил, что мы в прошлый раз не договорили.

— Чарльз, нам больше не о чем разговаривать…

— Нет же, Ник! Позволь мне признать свои ошибки. В прошлый раз я крупно ошибся: Томас, оказывается, любит тебя.

Всматривался в лицо девушки, но она упорно буравила стену перед собой, никак не отреагировав на мои слова. Ожидаемо.

— И ты любишь Томаса.

Ноль реакции. Только когда мой большой палец очертил костяшки её пальцев, тогда она поморщилась. Неприятно.

— Он мне всё время врал, Никки. Говорил, что презирает мать, тебя, в итоге я поддавался на его провокации, — наклонился к девушке и грустно улыбнулся, когда она тут же отклонила голову назад. — Знаешь, что мать сказала, умирая?

— Не знаю и знать не хочу!

Сильнее сжал пальцы на тонком запястье. Грубить не надо!

— Она сказала, что готова покинуть этот мир, потому что маленький Томас её простил. Представляешь? Она умирала на моих руках и говорила о Томасе. Значит ли, что она любила его? Получается, и он любил, раз простил!

Тёмно-карий взгляд стрельнул в мою сторону, обдавая волной прорывающейся ярости. Девушка предприняла очередную попытку ослабить захват — безуспешно.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Да потому что ты такая же! — заверил я и свободной рукой достал из кармана толстовки прямоугольную фотокарточку. — Ты была права: смотря на тебя, вспоминаю маму. Томас к вам относился, как к дерьму, а вы продолжали его любить. Почему? Вам так нравится грубое, скотское отношение?

Перевёл взгляд на подрагивающие губы девушки и нахмурился.

— Чарльз… — прошептала, смирившись с болезненной хваткой на своей руке. — Ты безумен!

— Вовсе нет, Никки! Ты только посмотри! — протянул ей фотокарточку с изображением молодой матери, но к моему огромному разочарованию девушка осталась безучастна. — Посмотри!

Она не моргнула, широко распахнутыми глазами всматриваясь в мои. Кто ещё безумен! Упорно вложил в её оккупированную руку фотографию и жёстко повторил:

— Прояви уважение!

Я не ожидал подобного, поэтому упустил из виду, как пальцы девушки сжались и в ту же секунду отбросили смятый портрет к нашим ногам. Что-то ухнуло глубоко внутри, заставляя мышцы лица болезненно сжаться. Она не уважала мою мать, мою память о ней, она не уважала себя, глупо отрицая очевидное сходство. Глупая шлюха!

Почувствовал, как ладонь обдало огнём и уставился на распластавшуюся на кровати девушку, из глаз которой брызнул фонтан слёз. Раскаивалась. Она раскаивалась!

— Вам так нравилось грубое к себе отношение! — напомнил, не испытывая ни грамма вины за удар. — Только так можно заслужить вашу любовь!

Мать терпела выходки Томаса, но продолжала любить, не делясь и толикой любви к безгранично нежному сыну. Ко мне. Никки наслаждалась грубостью Томаса, не ценя моего доброго отношения ни к ней, ни к её семье.