В то время как Андрей, вернувшись на Молодежную, снова загонял японца в стойло и отправлялся проведывать Женю и Лизу – визиты сейчас наносились исправно, каждый вечер с той настойчивостью, что даже дочь задавалась вопросом, что же его постоянно приносит. Но разве объяснишь ребенку, что эдак, проведя положенное время с родными и наулюлюкавшись вдоволь с Лизой, что хотя бы немного его отвлекало и частично унимало накопившееся раздражение, он будто бы разрешал самому себе свернуть к Стешиной секции и снова высматривать – не появился ли ее Мини Купер в паркинге. Не загорелись ли окна на ее последнем тринадцатом этаже. Не стучит ли она своими каблуками по асфальту, приближаясь к подъезду.

И, ничего этого не обнаружив, снова сердился и набирал ее номер, точно зная, что она добавила его в черный список и даже не в курсе, что он звонит.

Среди всех этих эмпиреев и высоких сентенций, если вспомнить о нашей геометрической концепции, еще оставалась площадь сложной фигуры, в смысле все, что расположено внутри сторон. И как раз на этой самой площади обитали жители замечательного дома номер семь по улице Молодежной, стремившиеся постигнуть непостижимое, суя свой нос куда не просят и отчаянно наблюдая... нет, не за Андреем Маличем. Он – свой, привычный, и потому мало кому интересен. А вот новенькие соседки очень даже интересовали общественность – и тем сильнее, чем меньше шли на контакт с окружающими. И если уж их глазами увидеть все многообразие красок картины жизни, то выводы напрашиваются сами собой.

Это был обычный субботний вечер по прошествии недели пребывания Стефании Адамовой в замечательном Гунинском особняке, в котором, сама того не зная, она уже успела обзавестись недоброжелателями.

Антонина Васильевна Пищик подкармливала котят дуры Марты в так называемом кошачьем приюте «Усатый-полосатый» – а по факту в собственном втором сарае, где теперь обитало зверьё, и неодобрительно глядела на спустившуюся с крыльца принарядившуюся и прихорошившуюся (на свидание с бывшим мужем) Ритку, топавшую со двора к калитке.

– Тьфу ты! Непутевая! – пробурчала под нос Антонина Васильевна, глядя вслед новой соседке и тяжело вздохнула, чувствуя себя глубоко оскорбленной необходимостью делить двор со столь презренной особой. В том, что особа была достойна всяческого порицания, у госпожи Пищик сомнений не было никаких.

Едва за Ритой скрипнули петли, как из соседнего подъезда выскочила Клара все еще Буханова. И ломанулась к бабе Тоне, сверкая пышной грудью, пятками в тапках и возбужденными глазами. В руках, для приличия, она волокла кастрюльку с кошачьей едой. Но кормить собиралась не только хвостатое братство, но и бабу Тоню. Крайне ценной информацией, полученной Бухановой буквально пару часов назад. А поделиться ею было не с кем. Баба Тоня на тот момент отсутствовала, а Филиппыч на данную тему разговаривать категорически отказался.

– Баба Тоня! – запыхавшись, выдохнула Кларка, подлетая к мадам Пищик и быстренько вытряхивая кашу из кастрюльки в поддоны для еды. Потом резво разогнулась и выпалила: - Баба Тоня! Это она!

– А? – осведомилась Антонина Васильевна, глядя, как котята облепили свою кормушку и мысленно рассуждая, на черта ей это надо.

– Ну эти две лахудры из первой, - живо пояснила соседка. – Так вот одна из них – это ж та Никитичева лахудра, с которой я его засекла!

– Да ты что! Вот дела-то, а! – не подвела ее ожиданий баба Тоня. – Это которая же?

– Та, которая потом появилась. Наглая такая, - Кларка фыркнула. – А я ее сегодня днем засекла. «Здрастье» мне кинула и почесала куда-то. Нужно мне ее «здрастье»!

– Это которая такая... ростом пониже и волосы по плечи подстрижены?

– Она самая, - подтвердила Буханова и уперла руки в свои выдающиеся бока. – И ведь подумай, какой жук. В дом к себе не поволок! Типа не при делах

То, что Андрей Малич себе на уме, – знал по сути весь двор. В дела общественные не совался, помогал лишь в случае необходимости. Однако к его рассудительности и здравомыслию даже баба Тоня питала некое уважение, хотя и диву давалась – откуда здравомыслие в молодых?

И вот пожалуйста!

– Не при делах, - повторила Антонина Васильевна, нахмурившись. – Где ж он ее взял-то, Кларочка? Это ж стыд какой...

– Ну а где таких берут, а? – Буханова многозначительно закатила глаза. – Вот там и взял! Она, небось, сначала с кем-то в высотке тягалась, теперь вот Никитич наш подобрал.

– Да что ж он с ней делает? Она же девочка совсем!

– Ну так это ей делать наверняка приходится, - булькнула Кларка. – Баб Тоня, ну что ты как маленькая.

В этом месте авторы позволят себе возразить госпоже Бухановой, не учитывавшей полное отсутствие опыта общения с противоположным полом у Антонины Васильевны, что, возможно, и является недостатком в ее лета, однако говорит о ее неосведомленности в подобных вопросах. Баба Тоня была не маленькой. Баба Тоня была неиспорченной.

И, густо покраснев, она в ужасе выдала:

– Вот же стыдоба! А ты видала, как она наряжается? А машина у нее какая, видала? Оно ж... оно ж, наверное, не просто же так, да? 

– Конечно, - закивала Буханова. – Это ж такие деньжищи. Как их заработать, если ты приличная.

– Ах ты ж батюшки! А я с самого начала говорила, с самого-самого первого дня – не доведет олигарх в семье Маличей до добра! Где б еще он такого нахватался, Клара! Мужик же как мужик был!

– Ну вот был нормальный. А теперь все… Весь вышел. Ударился во все тяжкие. Да и вообще непонятно, что там за притон такой.