Шрифт:
«Саша, давай уедем отсюда, — тихонько пропищала в голове Мадейра, его котенок, — мне страшно и холодно».
«Обязательно уедем, крошка», — ответил солдат, отпуская сцепление, и трогая рукоятку газа.
Она опоздала на долю секунды. Ребята почти одновременно запрыгнули в багги, мертвый водитель не мешкал ни мгновения: взревел двигатель, ударили фонтаны мелких камней, и автомобиль понесся по грунтовой тропе, оставляя ее позади. Но полностью оторваться от погони им удалось не сразу. Джессика неслась вперед огромными, нечеловеческими прыжками, несколько раз от задней балки рамы багги ее скрюченную ладонь отделяли считанные сантиметры — но все же машина оказалась быстрее.
— А шустрая она, да? — Сказал водитель; его голос звучал живо и задорно, перекрывая упругий шум встречного потока воздуха.
— Не то слово… — Пробормотала Тоня, пытаясь уговорить себя разжать побелевшие пальцы, намертво вцепившиеся в раму, — очень, очень шустрая тварь…
Потеплело, небо над головой изменилось: вместо хмурых туч появилась прозрачная лазурь, насыщенная клонящимся к закату солнечным золотом.
— Димка, мы ушли с троп, — сказал водитель, — теперь нас не найдут. Но времени у нас маловато. Остатки этого тела в обычном мире долго не продержатся. А нам надо многое обсудить…
Джессика стояла посреди тропы. Мотоплатформа на полной скорости неслась ей навстречу.
«Молодец, — подбадривала она водителя мысленно, — ты успеешь! Во что бы то ни стало догони эту багги, и задержи водителя!»
Солдат ничего не ответил, когда пронесся мимо. Только бросил на нее мимолетный взгляд, в котором она прочла свой приговор. А через мгновение платформа исчезла, и шум ее двигателя стих. Нечто зашевелилось в густых кустах на склонах ущелья.
Ренегат
Багги остановилась на высоком утесе с видом на море. Где-то внизу в отчаянии бились волны, гудел прибой. Солнце раскаленным красным шаром медленно опускалось к горизонту, пролив дорожку расплавленного золота.
Дима сидел рядом с отцом, и глядел на закат. Ребята и Барс остались возле машины.
— Ты мне снился, — сказал Дима.
— Я хотел забрать тебя с собой, — пожал плечами отец.
— Куда?
— Есть ведь и другие вселенные, кроме этой.
— Скажи честно — мне было бы там лучше?
— Ты бы захотел жить.
— Почему не забрал меня сразу? Я ведь чувствовал, в моей семье что-то не так. Другие отцы носятся со своими сыновьями. Гордятся ими. Ходят, там, на соревнования всякие, учат чинить велики, берут с собой на рыбалку. У нас ничего такого не было. И велик я сам чинить научился… Я не скажу, что о… — Дима осекся, — что отчим как-то меня обижал. Нет. Но ему просто было все равно. Понимаешь, как это обидно? Я ведь очень старался быть хорошим сыном.
— Прости меня.
Дима старался не смотреть в сторону отца; его внешний вид все еще внушал ужас и отвращение. Но если слышать только голос, если просто сидеть рядом — иллюзия разговора с живым человеком была полной. От отца пахло как-то щемяще, очень по-родному, как в недавно покинутом, но любимом доме.
— Зачем ты это сделал? — Наконец, решился спросить Дима.
— Я был в отчаянии, — отец вздохнул, — я только что проиграл битву всей своей жизни. Попробуй понять. Все эти пентабайты страданий, записанные в общее сознание… погибающие дети… уничтоженные города и целые миры… это все — следствие моей слабости, неспособности найти решение, которое позволило бы победить. Ребенок — это якорь, который позволил сохранить связь с этой вселенной. Я надеялся все исправить.
— Сейчас уже не надеешься?
— Наблюдая за тобой, я изменил приоритеты, — отец вздохнул, — пусть я не смог осчастливить целую вселенную — но в моих силах сделать счастливым одного мальчишку…
— Еще несколько месяцев назад это бы сработало, — Дима тоже вздохнул, неосознанно копируя манеру поведения отца, — до того, как я попал на тропы.
— Знаю. Поэтому и предложил тебе поехать со мной. Тогда было самое время.
— А ты сам поехал бы, когда тебя зовет разлагающийся мертвец?
— Наверное, нет, — Дима каким-то образом почувствовал, что отец опустил голову.
— Ты любил маму?
— Да! — Отец встрепенулся, — Я искал несколько дней, во многих мирах — пока не нашел девушку, в которую влюбился с первого взгляда. Уверен, она меня тоже любила.
— И ты считаешь, что эта вселенная — слишком жестокое место? Более жестокое, чем ты сам? — Дима не выдержал, повернул голову, и посмотрел на отца. Он старался не замечать гниющие ошметки плоти, и торчащие кости. Отец смотрел на заходящее солнце; в его хрустальных светло-серых глазах стояли слезы, — Знаешь, я пока не могу ее простить. Но начинаю понимать. После того, как сестра погибла, ей… — Дима осекся, не в силах подобрать нужных слов.